Россия пьяная

Она принесла это письмо в редакцию – молодая еще женщина, назовем ее Аленой, захотевшая поделиться своей бедой со всем миром в надежде, что мир ей поможет. Мы решили это письмо опубликовать – и даже сделать его предметом обсуждения – не только потому, что судьба Алены и ее семьи действительно вызывает глубочайшее человеческое сочувствие. Но потому, что нет для современной России более серьезной социальной проблемы, чем алкоголизм. Для подтверждения той нехитрой мысли, что страна спивается, не нужно даже объявлять проблему национальным проектом. Достаточно просто выйти на улицы Москвы, любого другого российского города или деревни в наступающие дни бесконечных новогодних праздников...

В начале сентября во дворе нашего дома убили мальчика. Зарезали ножом. Кто убил – мне не известно. Я поняла, что этот погибший мальчик был замечательным человеком, потому что на месте гибели на асфальте, где пролилась его кровь, лежит остров из живых гвоздик. Вокруг него сидели и стояли молодые мальчишки и девчонки со скорбными лицами. Их было человек тридцать или сорок. А в центре этого цветочного острова горели церковные свечи, лежали конфеты, сигареты, записки. А еще лежала булочка из слоеного теста с джемом. Почему-то, именно увидев эту булочку, я заплакала.

Я смотрела на этих печальных детей, и сердце мое разрывалось от боли. Но помимо чувства огромного сожаления, меня невольно посетили еще две мысли. Первая: если бы вот так погиб мой сын, то почтить его память не пришел бы никто, кроме меня и моей сестры. А вторая мысль была чудовищной и страшной. Мой сын и подобные ему особи, как мне кажется, могут запросто убить проходящего мимо человека с целью добыть денег на бутылку дешевой беслановской водки для снятия похмельного синдрома. Он уже много лет вымогает у нас деньги на пойло, предупреждая, что может убить первого встречного, если мы ему денег не дадим. И мы даем. Плачем, ругаемся, кричим – и даем, клянясь друг другу, что это в последний раз.

Беда подкралась к моей семье двенадцать лет назад. Я впервые обратилась за помощью в медицинские учреждения и в детскую комнату милиции, когда мой 12-летний сынок явился домой с очередного гулянья в состоянии токсического опьянения. От него за километр разило ацетоном или бензином, вокруг глаз расплылись темно-коричневые круги, у него была нарушена координация движений. Когда я осознала, что произошло, то просто сползла по стенке и завыла на весь дом от ужаса. Я поняла, что это и есть начало конца жизни сына, а значит, и моей жизни.

Я бросилась к телефону и начала звонить по наркологическим больницам нашего города – просила провести наркологическую экспертизу. Но куда бы я ни дозвонилась, везде с удивлением в голосе отвечали, что у нас в стране нет детской наркологической помощи и детской наркомании и токсикомании у нас тоже нет, а о проведении экспертизы там вообще не слышали. Тогда я схватила сына и поволокла его в районное отделение милиции. И там на меня посмотрели как на ненормальную.

Я пыталась контролировать поведение сына в дальнейшем, но, как оказалось впоследствии, совершенно безрезультатно. Так он, мой сынок, и втягивался потихоньку, тайком, в свой таинственный процесс вдыхания аромата чудо-средства от продуктов переработки нефти, от которого такой кайф замечательный в голове появляется. Объясняла я ему, что это не кайф вовсе, а галлюцинации от тяжелейшего токсического отравления организма, и что от этих паров бензина и ацетона в его головном мозге происходят необратимые разрушения. Все было напрасно, не смогла я донести истину до уже начавших расплавляться от токсического воздействия мозгов.

В шестнадцать мой сын впервые пришел (а точнее, его принесли) домой в стельку пьяным. И как-то сразу начал пить, как алкоголик со стажем. Очевидно, что на фоне хронической токсикомании его центральная нервная система изрядно пострадала. Но самое страшное заключалось в том, как он вел себя в состоянии алкогольного опьянения. Если за первые шестнадцать лет своей жизни он не сказал мне ни одного грубого слова, то как только начал пить, сразу открыл рот, из которого на меня полилась матерная изощренная брань.

Как-то, когда ему было уже семнадцать, на глазах у моей десятилетней дочери он начал громить квартиру, и я впервые решилась на вызов психиатрической "скорой помощи". Как страшно было мне звонить туда в первый раз! Но я набрала телефон 925-31-01, думая: "Мне обязательно помогут".

Когда я дозвонилась диспетчеру и объяснила ситуацию, не забыв сообщить возраст моего мальчика, диспетчер спросил меня:

– Он пил сегодня?

– Ну конечно.

– Наши врачи к пьяным не выезжают. Протрезвеет – звоните.

– Но психозы-то у него проявляются именно у пьяного, а трезвый он ведет себя нормально.

– Все, женщина.

– А что же мне делать? – закричала я.

Но в трубке раздались короткие гудки.

После неудачного обращения за помощью к нашей "самой лучшей в мире медицине" я обращалась и в милицию. Бесполезно. Мне там объяснили, что господин Ельцин в силу своего лояльного отношения к алкоголикам в 1998 году отменил закон о принудительном лечении граждан от алкоголизма и наркомании. А до кучи добавил еще и психиатрических больных. Теперь положить в больницу представителей этой категории больных можно исключительно по их желанию либо по решению суда. А кто ж сам себя признает больным и добровольно пойдет в психиатрическую клинику?

Так что выхода у меня никакого не было. Естественно, лечь в больницу мой сын отказывался. Вот так мы и жили в этой страшной обстановке, в маленькой однокомнатной квартире: я, моя дочь, испуганный и закомплексованный человечек, и вечно пьяный психопат-сынок. Чувство животного страха, не проходящего круглосуточно, стало моим основным чувством. Когда и каким вернется мой сынок с очередного гулянья и вернется ли он вообще? И звонки из отделений милиции нашего города, куда доставляли моего сына за различные нарушения и нетрезвое состояние, стали системой.

Очень хочется мне высказать г-ну Ельцину свое мнение по данному вопросу. Да, если бы Вы отменили такой закон, действуя в нормальном демократическом государстве, все было бы правильно. Но в нашем государстве Вы защитили исключительно права людей, наплевавших на интересы близких и страны. И разница между настоящей, западной демократией и нашей заключается в том, что их суд в случае жалобы со стороны родственников на поведение близкого человека, ведущего асоциальный образ жизни и мешающего жить всем тем, кто находится рядом, будет в первую очередь защищать интересы всех страдающих нормальных людей. Никогда демократическое общество не бросит целые семьи на заклание человеку, который своим поведением уничтожает своих родных.

А Вы, г-н экс-президент, зажгли зеленый свет для алкоголиков и наркоманов. Идя утром на работу, мне приходится видеть этих так называемых граждан нашей России. Как правило, в одном и том же составе они начинают свой трудовой день со сбора средств на опохмелку. Знаю, что в каждом микрорайоне нашего города существуют места их тусовок. Раньше, во времена действия закона о принудительном лечении, нельзя было так открыто бросать вызов обществу, демонстрируя свои пороки и наплевательское отношение к окружающим. Таких товарищей очень быстро, по заявлению близких или после несколько приводов в милицию в нетрезвом состоянии, отправляли лечиться на полгода. А теперь этого не существует, и преступность на почве алкоголизма и наркомании растет в геометрической прогрессии.

Возвращаясь во времена бесцельной борьбы с уже полностью вышедшим из-под моего контроля сыном, скажу, что его образ жизни, естественно, привел его на скамью подсудимых. С компанией своих дружков он совершил преступление, было заведено уголовное дело по статье "групповое хулиганство". Нет, они никого не убили, и особо никто не пострадал. Просто родители таких же отморозков, как мой сын и его друзья, подали заявление в милицию: их дети пострадали в драке чуть больше, чем наши. А виноваты были все, пили вместе. И целый год я как представитель несовершеннолетнего сына, за руку с маленькой дочкой – вместо гулянья с ней во дворе, – таскалась в детскую комнату милиции, ходила к следователю, к адвокатам. Не хотела, конечно, чтобы мальчик сел. В процессе этих посещений правоохранительных заведений я перезнакомилась с родителями дружков сына. Замечательные люди, надо вам сказать: хорошие семьи, интеллигентные мамы и папы. Одна мама – домохозяйка, воспитывающая еще одного сына, помимо старшего; вторая – медсестра, папа – декан факультета известного вуза.

Я заплатила адвокатам около двух тысяч долларов. Дело тянулось год и три месяца. На суд мой сын пришел пьяный. Даже его друзья обалдели от такой наглости. Но, как ни странно, ни судья, ни народные заседатели, ни прокурор не заметили этого. Судья ни разу не подняла глаза на зал. Один заседатель (дедушка) спал, а другая (бабушка) вязала носочки. Молодая красивая прокурорша тоже в зал не смотрела. Был вынесен приговор – от трех до четырех лет каждому условно.

А ровно через месяц мой сын в пьяной драке нанес своему собутыльнику страшную травму и покалечил его на всю оставшуюся жизнь. Если бы родители того парня заявили в милицию, мой сын сел бы лет на восемь. Пострадавшая сторона поставила мне ультиматум – или деньги, или твой сын сядет.

Я достала деньги. Мой сынок был страшно мне благодарен. Клялся, что теперь будет работать и кормить меня и младшую сестру. Он проработал несколько месяцев на хорошей работе, но не дал мне ни копейки. Весь день работал, а вечером пропивал все, что заработал за день. Я, конечно, теперь жалею, что спасла его от тюрьмы. Теперь-то я абсолютно убеждена, что за содеянное преступление нужно отвечать. А я взяла и прикрыла своего сына зелеными купюрами. И вообще напрасно я деньги отдавала. Спустя шесть лет этот пострадавший мальчик сжег наш дом в деревне, а это была единственная память о моем отце.

В общей сложности я заплатила за своего сына более семнадцати тысяч долларов за несколько последующих лет. Шли годы. Со мной сын жить уже не хотел, да и я не могла больше все это выносить, и он переехал к моим родителям, которые его очень любили.

В доме родителей он окончательно распоясался. Естественно, не работал, а если и устраивался куда-то в моменты просветления от пьянства, то очень ненадолго. И вот однажды из дома родителей раздался звонок. Мама прокричала мне в трубку, что сын упал и забился в судорогах.

Я, естественно прибежала, благо живу через дом от них. Вызвала "скорую". Вид моего сына был страшен. Бледный, пунцовые круги вокруг глаз. Он никого не узнавал. "Скорая" приехала, поставила диагноз: эпилепсия на фоне злоупотребления алкоголем. Ему сделали инъекцию аминазина.

Наутро я повела его в психоневрологический диспансер. Мой сын был агрессивен более обычного, очень бледен и страшен. Мне даже иногда казалось, что он может умереть прямо на моих глазах. Но он не умер, сам принял решение о госпитализации. Мы взяли направление в районную психиатрическую больницу. Но так как был уже вечер, сын попросился остаться переночевать дома, чтобы утром поехать лечиться. Алкоголь в тот день он уже не употреблял.

Ночью, в три часа, меня разбудил телефонный звонок. Я, конечно, испугалась, потому что мой папа был уже очень болен и слаб и мы постоянно вызывали ему "скорую". А это звонил мой сын. Он сказал мне, что слышит голоса и у него галлюцинации. Он просил вызвать ему скорую психиатрическую помощь.

Трясущимися руками я набрала телефон "скорой". Спецдопрос диспетчера я прошла, сообщила, что у сына на руках путевка, что вчера у него были эпилептические припадки.

– А где больной? – спросил диспетчер.

– В соседнем доме. Сейчас придет сюда.

– Вот когда придет, тогда и звоните. Пусть он нам сам скажет, что он видит и слышит, а с ваших слов мы не можем записать вызов.

И положил трубку.

Через несколько минут пришел мой сын, весь трясущийся, жалкий. Нам повезло, и мы с первого раза опять дозвонились до "скорой". Он объяснился с диспетчером по телефону, все рассказал. "Скорая" обещала приехать. Правда, предупредила, что вызов врача по Москве осуществляется в течение двадцати четырех часов. Не приведи Бог, если у вас в доме больной с делирием, а помощь к вам может приехать в течение двадцати четырех часов. И это в Москве, а что же делается в провинции?

И мы стали ждать. Сын все время заглядывал под стол, ему казалось, что там кто-то сидит. А потом вдруг закричал, закрыл голову руками. В кухню на его крик вошла моя маленькая собачка и, виляя хвостиком, подошла к нему. Сын прыгнул на диван и закричал, чтобы я убрала собаку, что он ее боится и что у нее огромный и длинный нос. Я поняла, что у него началась белая горячка.

Как мы ждали с дочерью эту "скорую", как считали каждую минуту, которая тянулась как час, можно себе представить. Колющие и режущие предметы мы убрали, развлекали сына разговорами. Нам очень повезло, потому что он в своей белой горячке был не агрессивен, а напуган. Если бы было наоборот, то ни меня, ни моей дочери к приезду "скорой" могло бы не быть в живых. Алкоголику в состоянии делирия часто мерещится, что это не его мама, например, а монстр с щупальцами вместо рук.

Врачи приехали очень быстро – всего через три часа. В квартиру вошли двое мужчин. В руках у них не было даже элементарного медицинского чемоданчика. "Как же они усмиряют буйного больного?" – подумала я.

Один из врачей начал беседовать с моим сыном. А второй подошел ко мне и спросил, сколько я собираюсь заплатить им. Я спросила, за что, собственно, я должна платить, ведь у моего сына на руках путевка в больницу и сейчас у него началась белая горячка, "скорая" просто обязана доставить его в клинику! Знаете, что он мне ответил? Что тот, кому это действительно надо, и восемьсот долларов заплатит только за доставку.

Со слезами на глазах, совершенно оцепенев от ужаса и безысходности, я обратилась к другому медику: "Доктор, у меня всего шестьсот рублей". Тот оказался человечнее коллеги и успокоил меня, сказав, что, конечно, заберет сына в больницу. Но при этом добавил, что ни одна бригада "скорой" не взяла бы моего сына: он у меня не буйный, а тихий. Ну, подумаешь, галлюцинации! Ерунда какая! Знаю ли я, сколько настоящих психов нуждается в госпитализации, а машин и персонала не хватает? И забирает он его, потому что ему меня просто по-человечески жалко. Шестьсот рублей перекочевали в карман "доброго" доктора под недовольный бубнеж "злого".

Утром я поехала в больницу. Опять жалко было мальчика. Ведь он же не думал, что пить горькую так страшно и опасно. Теперь-то он точно одумается, ведь не самоубийца же он, в конце концов!

Когда его выписали под мою расписку, что ответственность за дальнейшее лечение я беру на себя, он в тот же вечер напился вдрызг и пил опять две недели не просыхая. А потом опять резко остановился. И снова – белая горячка. Это только в первый раз страшно, а потом ко всему привыкаешь. На этот раз я уже знала, как мне действовать.

Первым делом я побежала к участковому. Все ему объяснила, рассказала про запои, про агрессию, про белую горячку, про больницу.

– Принимайте меры, – выдохнула я в конце своего доклада.

– А никаких мер мы принять не можем, – с улыбкой ответил мне участковый. – Мы психиатрических больных задерживаем только по разрешению из психдиспансера.

– Но сейчас диспансер не работает, – взмолилась я. – Сегодня суббота, вечер. А он громит квартиру, бьет посуду, вымогает деньги у старой бабушки, оскорбляет моих родителей. Вы обязаны его задержать! А вдруг он убьет кого-нибудь, если у него опять начнутся галлюцинации ?

И участковый объяснил мне мои права. Собственно, прав у меня никаких нет. Права есть у алкоголиков, наркоманов и психических больных. Если до 1998 года дебошира и алкоголика могли задержать на двое-трое суток, то теперь, если его вообще задержат и увезут из вашего дома, то ровно на три часа. Вы можете себе представить, каким он вернется через эти три часа, проведенные в "обезьяннике"? Видимо, эти три часа государство дает таким, как я, на экстренную эвакуацию семьи – чтобы успеть до возвращения монстра из короткого заточения.

Пройдя все круги ада, после нескольких неудачных попыток положить сына в больницу я решила выяснить свои права у верхушки психиатрической "скорой помощи". Я даже познакомилась по телефону с очень важным человеком в этой организации. Я обратилась к нему с жалобой на работу его подчиненных. Рассказала, как мне отказывают диспетчеры, как врачи приезжают и не забирают моего сына. Начальник оказался совершенно замечательным человеком. Он научил меня, как правильно вызывать врачей. Он категорически запретил платить деньги вымогателям и велел сразу оповещать его о подобных фактах. Разрешил прикрываться его именем.

Правда, я все равно даю деньги врачам. Не всегда, конечно, но в 50 процентах случаев даю. Лишь бы увезли. Ведь только в больнице мой сын будет изолирован от общества хотя бы на месяц. Для кого-то это не срок, а для меня это целая жизнь. Это целый месяц спокойной жизни!

А знаете, кому мне действительно хочется заплатить и умолять наших чиновников пересмотреть этим людям их жалкие зарплаты? Врачам из отделения районной психиатрической больницы. Их всего трое, этих врачей, две женщины и один мужчина. Они по одному остаются на все отделение, без санитаров, без охраны: один врач на шестьдесят сумасшедших людей. Это на них я и такие же несчастные родители других пациентов молимся и уповаем. Мы все знаем, что только они могут нас защитить. Государство не может, а они могут.

В заключение скажу, что мой сын побывал в больнице одиннадцать раз за полтора года. Папа мой умер. Как я думаю, от горя. Ведь вся папина жизнь, как он считал, прошла зря, раз он внука не сумел воспитать. Последняя их встреча прошла в присутствии наряда милиции, который я вызвала, имея на руках разрешение на задержание агрессивного больного из психдиспансера. А брали его, подняв с постели, когда сынок, набуянившись и разбив дверь на кухню, прилег отдохнуть. По-другому бы не получилось, так как он обещал "порезать всех ментов", как только кто-то из них переступит порог дома.

...Вчера я проходила мимо места гибели того мальчика, о котором писала в начале. Я познакомилась с его мамой. Она рассказала, что убил ее восемнадцатилетнего сына сумасшедший, бывший спецназовец, отслуживший в "горячих точках" и, естественно, ставший наркоманом. Он просто шел мимо и прирезал ее сына, а заодно тяжело ранил его друга, которого еле-еле спасли врачи. В нашем округе это уже не первое убийство подобного рода, но СМИ умалчивают об этом, чтобы не сеять панику среди населения. Бегает сумасшедший по улицам Москвы, ну и пусть себе бегает.

Я опять хочу обратиться к Вам, г-н бывший президент. Приняв новый закон, Вы сняли с государства всякую ответственность, полностью свалив ее на родственников. А в ЛТП люди не только лечились, но и работали. Представляете, сколько рабочей силы сразу появится в нашей стране? Сколько заводов и фабрик заработают! Да хоть пусть улицы убирают наши московские парни и девицы в качестве исправительных работ за беспредельное пьянство. А не таджики. А то очень здорово получается: эта молодежь шляется по улицам Москвы, выкрикивая лозунги типа "Россия для русских, Москва для москвичей", при этом поганит свою Москву и позорит недостойным поведением, а обихаживают город жители другого государства, при этом абсолютно бесправные.

Что же все-таки должно произойти из ряда вон выходящее, чтобы наши власти увидели и осознали, что мы все, весь народ без исключения, падаем в пропасть?

Дефицит любви

Письмо Алены, помимо сочувствия к ней самой и ее семье, оказавшейся в заложниках у ее сына-алкоголика, вызывает один, вероятно, неприятный для автора вопрос. Обвиняя в своих бедах всех, от участкового милиционера до бывшего российского президента Ельцина, Алена ни разу не задается вопросом, нет ли в том, что случилось с сыном, ее вины. А возможно ли это: чтобы то, что произошло с Сергеем, случилось в полностью благополучной в смысле человеческих отношений семье? С этим вопросом корреспондент "Совершенно секретно" обратился к психологу-психотерапевту Елене РОСЯЕВОЙ.

– Невозможно, – считает г-жа Росяева, которая не только читала письмо Алены, но и встречалась с ней. – Такие характеры, как Сергей, формируются в результате неблагополучных отношений в семье. И очень часто, как ни парадоксально, такие дети становятся стабилизатором семейных отношений, спасая семью от развала...

А надо ли неблагополучные семьи от развала спасать?

– Это другой вопрос. Такие дети стабилизируют семью не только помимо своей воли, но и ценой собственной личности. Они оказываются в роли своего рода козлов отпущения, на них родители вымещают неудачи в своих отношениях, и это множит их комплексы и ошибки. Им не хватает родительской любви и внимания, они ищут форму поведения, которая к ним это внимание привлекла бы, помогла найти самих себя и свое место в семье. Причем чаще всего истоки этого стереотипа поведения нужно искать в предыдущих поколениях той или иной семьи. Не случайно в американской психотерапии существует понятие даже не детей, а внуков и правнуков алкоголиков. Заложенный несколько поколений назад, этот стереотип поведения и семейных взаимоотношений воспроизводит себя снова и снова, причем каждый раз во все более жесткой форме, порой создавая впечатление – прежде всего у самих членов семьи, – что над ними тяготеет какой-то рок. Именно поэтому сами участники этой трагедии, будучи не в силах понять, что с ними происходит, склонны винить всех вокруг, от соседей до верховной власти. Всех, кроме самих себя. Вы помните, в письме Алены есть такой момент, когда она, понимая, что ее сын совершил тяжелое преступление, тем не менее, пытается спасти его от наказания? Это тоже абсолютно типично для подобных семей.

А что, если бы она не стала спасать сына от наказания, то поступила бы правильно?

– Она не может его не спасать, ей диктует это поведенческий стереотип, который сильнее ее. У нее просто нет другого способа реагирования на то, что происходит. Она спасает сына от наказания общества, так как во всем она винит именно общество, она противопоставляет свою семью всему окружающему миру. У нее очень завышенные требования к окружающим и заниженные – к самой себе. А для сына, в свою очередь, очень ценно это положение спасаемого, и он постоянно себя в него ставит...

Почему?

– Потому что таким образом он получает недополученное когда-то внимание семьи. Он провоцирует семью на проявление этого внимания, пусть и негативного: сперва приходит домой, накурившись или нанюхавшись какой-то дряни, потом его приносят вдребезги пьяным, дальше идут еще более тяжелые проступки... При этом он не может не понимать, что поступает плохо, и у него развивается чувство вины, а вместе с ним – потребность в наказании, и он провоцирует семью и общество еще и на то, чтобы его наказали.

Получается какой-то замкнутый круг. Есть ли из него выход?

– Есть.

Что нужно для этого сделать?

– Родителям – заниматься семьей, а не требовать, чтобы ею занимались все остальные, кроме них самих. В психотерапии есть специальные технологии, которые помогают этот замкнутый круг разорвать.

Существует мнение, что дети алкоголиков либо тоже становятся алкоголиками, либо, наоборот, в жизни не берут ни капли спиртного в рот...

– Так и есть. Но беда в том, что это две стороны одной и той же зависимости. Мне не нравится, что мои родители пьют, и я никогда не буду пить, говорит себе такой человек. Не пить в этом случае – это не его свободный выбор. И не случайно чаще всего такой человек попадает в какую-то другую зависимость – например, от кого-то из близких. Или такие люди уходят в игру, в компьютер и т.д. То есть алкогольная зависимость трансформируется в какую-то другую. Но зависимость как таковая остается.

Можно ли было помочь Алене и ее сыну на каком-то этапе?

– Точка выхода есть всегда. Надо осознать, что наше настоящее сформировано нашим прошлым, и расшифровать это прошлое. Тогда мы сможем моделировать наше будущее.

В любой момент возможны изменения, если сам человек их хочет. Если он перестает кивать на других как на источник собственных проблем, а обращается вглубь себя и начинает себя менять.

Но ведь Алена к вам пришла – значит, она хочет изменить себя?

– Нет, я пока что не чувствую в ней запроса на изменение себя и собственной ситуации.

Как не чувствуете? Она написала это письмо – она хочет внимание всего мира привлечь к своей ситуации...

– Вот именно – всего мира. Пока что очень много энергии у нее уходит вовне. А надо эту энергию направить вглубь себя. Когда человек не занимается внутренним самоустройством, он пытается изменить мир под себя, и это большая ошибка. Это вообще коренная ошибка воспитания детей, когда мы пытаемся менять их под себя. Какой вывод делает ребенок? Такой, какой я есть, я маму не устраиваю. И тогда он либо начинает сопротивляться, либо полностью "прогибается" – в обоих случаях происходит деформация личности. Ведь чего хочет ребенок больше всего?

Чтобы его любили...

– Правильно. То есть принимали таким, какой он есть.

В этой семейной драме есть еще третий участник – девочка, младшая дочка Алены. Что с ней может произойти в будущем?

– Могу только предположить, что девочка в будущем выберет мужчину совершенно определенного типа.

Какого?

– Склонного к какой-либо сильной зависимости. И тоже, видимо, испытавшего в жизни сильный дефицит любви. И они оба будут пытаться дополнить друг друга.

Так что, в основе всех подобного рода отклонений лежит дефицит семейной любви?

– По большей части да. Почему в нашем обществе так много алкоголизма и прочих видов зависимости? Огромная часть нашего народа – люди, которых полутора месяцев от роду отдали в ясли, потом в детский сад, потому что родители не могли ими заниматься. Много поколений людей в России выросло на дефиците любви.

С точки зрения своей профессии, вы считаете возможным принудительное лечение от алкоголизма?

– У меня нет на этот вопрос однозначного ответа. В любом случае лечения на одном только физиологическом уровне недостаточно. Предположим даже, человека подлечили, он приходит домой и попадает там в прежний сценарий своей жизни, который провоцирует его снова начать пить.

А какие у вас есть собственные рецепты?

– Работать прежде всего с со-зависимыми людьми. То есть с теми, кто окружает алкоголиков, с такими, как Алена. У нас в стране возникли уже клубы анонимных алкоголиков и наркоманов, это очень хорошо. Но клубов, которые объединяли бы именно со-зависимых людей, нет. А ведь это самая вменяемая, самая разумная часть того мира, в котором обитают алкоголики. И через со-зависимых людей на них можно и нужно влиять.

Растворившаяся деревня. Один день из жизни тверских крестьян

Слава, вы только, пожалуйста, не останавливайтесь, кто бы на дорогу ни вышел, пусть даже в милицейской форме. Здешние алкаши с недавних пор взяли моду машины на большой дороге грабить, а потом сжигать их. Две недели назад как раз около Лосева в лесу нашли сгоревшую "девятку" с убитым водителем. А милиция приехала только неделю спустя...

От этих слов Алены бывалый водитель Слава невольно нажимает на педаль газа нашей "девятки", а я, также автоматически, проверяю, заблокированы ли двери.

От Москвы мы отъехали меньше чем на триста верст, рассекаем тверские края, где уже вовсю воцарилась зима, малость прикрыв своим великолепием нищету и убожество здешней жизни. Мимо мелькают заброшенные деревни, хилые, покосившиеся, словно под весом снега, только что не соломой крытые домишки, ржавеющая на обочине бывшая сельхозтехника. Ловишь себя на том, что в памяти постоянно всплывают то некрасовские, то блоковские строки. Ржавая сельхозтехника в них, конечно, не упоминается, но все остальные приметы современной русской деревни так точны и явственны, словно великие живут в наше время и постоянно ездят по тому самому тракту, по которому сейчас катим мы с Аленой и Славой. Правда, в их стихах еще фигурируют живые люди, а здесь – ни души, хотя воскресный день. Изредка вдалеке проковыляет какая-нибудь тень, не поразив, однако, ни "разбойной красой", ни мгновенным взором из-под "узорного платка"...

Мы едем в Лосево – тверскую деревню, которая, по рассказам Алены, почти уже смыта водкой с карты нашей родины. Да таких деревень в России тысячи, скажет мне читатель, стоило ли тащиться в эдакую даль?

Но дело в том, что эта Алена – автор опубликованного выше "Письма матери". Мы познакомились месяц назад, когда она принесла мне в редакцию свой бумажный крик души. Человек она непосредственный настолько, что после той встречи и еще нескольких телефонных разговоров мне стало казаться, что я знаю всю ее жизнь. Вернее, это даже не непосредственность, а такая, как у персонажей Достоевского, откровенность на грани истерии. Надеюсь, Алена на меня не обидится за эту характеристику, все мы в той или иной степени родом из Достоевского.

Так вот, в этом самом Лосеве у Алениной семьи был дом, который сгорел несколько лет назад. Алена уверена, что его поджег в отместку местный парень, которого ее сын покалечил в пьяной драке. А до этого именно здесь, в тверской деревеньке, сын и прошел свои первые пьяные университеты со сверстниками и старшими товарищами из числа бывших колхозников. Большинства уж нет на этом свете – водка и не таких молодцов с ног валила.

"Раиса Максимовна"

В Лосеве нас встречает глава администрации сельского округа Раиса Ивановна Мальцева. К моменту выхода этого номера газеты она уже будет бывшей главой, так как обязанности свои исполняет до 31 декабря 2005 года. Проработала она в этой должности пять лет, минувшей осенью Лосевский сельский округ объединили с соседним Красновским, сформировали из них новый округ, поселковый, провели новые выборы, на которые Раиса Ивановна уже не пошла: возраст пенсионный, да и устала. Устала, я так понимаю, от тщетных попыток прекратить самоуничтожение лосевских аборигенов на алкогольной почве.

Сама она не местная, приехала сюда шестнадцать лет назад с Урала по горбачевскому призыву к возрождению русских деревень, стала директорствовать в сельской школе, будучи по образованию школьной учительницей. Но желание одолеть русское пьянство, видимо, у нее в крови, как и у того, по чьему призыву она снялась с родных мест и поехала за тридевять земель в Тверскую губернию. Помимо работы в школе, стала организовывать местную самодеятельность, сколотила женский хор – все для того, чтобы у людей поменьше времени на водку оставалось.

В отличие от большинства русских людей, горбачевскую кампанию по борьбе с пьянством вспоминает как "самое счастливое время в своей жизни". Люди в деревне реально стали меньше пить – ведь водку в магазине не продавали, даже не завозили, и только раз в месяц выдавали по две бутылки на взрослого члена семьи. Водка превратилась в своего рода валюту, а так как Раиса Ивановна с ныне покойным мужем Анатолием Гавриловичем в ту пору как раз обустраивались и строились, то их семейный валютный запас целиком уходил на расплату с мастеровым людом, мужу ничего не оставалось, и он не пил.

Самодеятельность пошла в гору, женский хор собирался на спевки чуть ли не каждый вечер, разъезжал с "гастролями" по соседним деревням, а зал на 240 человек в местном ДК всегда был полон, на любом мероприятии. Раиса организовывала конкурсы плакатов о вреде алкоголя, писала для своих артисток частушки и сценки, пронизанные антиалкогольным пафосом. В общем, недаром за глаза ее в Лосеве до сих пор зовут не Раисой Ивановной, а Раисой Максимовной.

Но, как известно, усилия Горбачева и немногочисленных его сторонников среди русского народа успехом не увенчались. Мало того: как до сих пор нас уверяют умные люди, антиалкогольная кампания нанесла стране страшный ущерб. Как же: было вырублено множество виноградников. Что из плодов этих виноградников делали, кроме плохого вина – что крепленого (печально знаменитой "бормотухи"), что сухого, – с которого и начиналось в нашей стране приобщение молодых людей к пьянству, я не знаю. Хорошего вина у нас отродясь не делали (да и климат не позволяет), а после горбачевских "злодеяний" хотя бы бормотуха вышла из употребления, и то хорошо. Но это мое личное мнение, которое разделяют немногие чудаки, вроде той же Раисы Ивановны.

Она же мыслит еще более категорично, чем я: после отмены горбачевского "сухого закона" ситуация стала обвально ухудшаться. Раиса Ивановна, конечно, судит со своей невысокой колокольни, куда ей до понимания катастрофы с бесценными виноградниками, но вот в Лосеве, по ее наблюдениям, после того как сняли проклятые ограничения, народ стал стремительно спиваться. А когда, уже в ельцинские времена, колхозникам перестали платить зарплату, жизнь и вовсе превратилась в сплошную пьянку.

"Поедут механизаторы сеять или жать – пропьют часть зерна. Поедут пахать или косить – вместо этого колымят на частных или дачных участках. Технику, которую не успели в пьяном виде разбить, разбирали и продавали на запчасти. Это привело к сегодняшней ситуации: скота нет, техники нет, работников нет. Нет и колхоза, есть СПК (сельскохозяйственный производственный комплекс), в котором 15 человек вместо 120.

Кто поумнее и имеет какое-либо образование или специальность, уехали на заработки в Москву, Дубну, Кимры, Тверь. Остальные медленно и верно вымирают. Кормятся за счет родительской пенсии, случайных заработков, а то и воровства. Растаскивают все из домов дачников, да и у местных старушек даже ковши из банек утащили и сдали в металлолом. Замки сбивают или спиливают и уносят все подчистую. Милиция не берется расследовать такие дела, а если и берется, то виновных не находит..."

Это из записей, которые ведет Раиса Ивановна для себя, – своего рода история болезни целой деревни, Лосево, Кимрского района Тверской области. Здесь и статистика, с точностью до человека, но мы еще к запискам Раисы Ивановны вернемся.

Хроника пьяных смертей

Я сказал, что Раиса Ивановна, наверное, устала в одиночку и без малейшего результата бороться с пожирающим односельчан зеленым змием. Но, тем не менее, борется, как какая-то лесковская Воительница. Когда мы приехали, как раз закончился очередной раунд этой неравной схватки. Некто Елистратов допился до белой горячки и неделю бегал по деревне в невменяемом состоянии, за все это время участковый, которого неоднократно вызывала Раиса, так и не приехал, только звонил ей и справлялся: "Все еще бегает?" И "скорую" затащить в Лосево тоже не удавалось: она отказывалась ехать забирать психа без милиции ("мало ли как он еще себя поведет?!"). Наконец, Елистратов сложил в избе дрова на стол, плеснул бензина и запалил эдакий настольный костер. Дом сгорел дотла, беднягу еле спасли. Пожарная машина приехала, но без воды. К счастью, сбежался народ, и кто снегом, кто водой из колодца потушили занявшийся уже было соседний дом. Через месяц-полтора из больницы добровольного погорельца выпишут – и куда ему деваться? В интернат он не хочет, а без его согласия определить туда нельзя. О принудительном лечении может принять решение только суд, но и это не больше чем на пять месяцев обеспечит бедняге призор и крышу над головой, а дальше что?

Я спрашиваю у Раисы Ивановны:

– А непьющие в деревне есть?

Она отвечает, как я, собственно, и ожидал:

– Я!

Пьют все: мужчины, женщины, старики, молодые. Неделю назад запила бухгалтерша из райадминистрации, лежит в лежку, даже из дому не выходит – пьет и спит, спит и пьет.

Постоянной работы в деревне нет, только сезонная, вроде топки котельной четыре месяца в году, но и на нее не могут набрать "штат" истопников. В котельную все-таки пьяного пускать боязно, даже в России. Несколько лет назад Раисе удалось четверых мужиков закодировать, и они отопительный сезон обеспечили, но больше такой успех повторить не получилось.

Крупный банкир Веремеенко, известный своим интересом к земле, давно засматривается на здешние края, хочет скупить у лосевцев паи гектаров на сто в бывшем колхозе "Ленинец", ныне СПК "Лосево", и устроить здесь большое конехозяйство. Обещает помочь СПК техникой, создать рабочие места для местных. Но только зачем они им нужны? Как бы работников Веремеенко не пришлось завозить вместе с лошадьми, откуда-нибудь из Башкирии.

А свою скотину лосевцы давно порезали. Корова, которую держит Раиса Ивановна, одна из немногих парнокопытных жительниц Лосева. Да и в СПК из 400 колхозных коров осталось 40.

Школу, поднятую стараниями Раисы Ивановны, пришлось недавно закрыть: учить некого. Детсад закрылся и того ранее: детей в Лосеве не рожают. Кому рожать? С 2000 года население сократилось на 150 душ – с 400 до 250. Раиса Ивановна с присущей ей педантичностью в своих записках ведет статистику смертей – не всех, а именно пьяных:

"2002 – четверо умерли от последствий злоупотребления; один парализован; один избит и, не приходя в сознание, умер; один отравился алкоголем; одного закатал бык пьяного...

2003 – один инсульт; один замерз...

2004 – один сбит машиной, будучи нетрезв; пятеро отравились; один инсульт...

2005 – два отравления; один цирроз печени..."

Понятно, что я не всю Раисину статистику привожу. В общей сложности из 50 человек, умерших в Лосеве в 2005 году, 19 отправились в мир иной на почве алкоголя.

Обращает на себя внимание, что с каждым годом растет число смертей из-за отравления алкоголем. И то сказать – алкоголем: это романтизированное горьковским Актером слово звучит и вовсе пафосно по отношению к той дряни, которую пьют лосевские мужики и бабы. Водку здесь давно не жалуют, хотя в магазине ее – целая выставка, на любой вкус и карман. И самогон не гонят: еще за песком и дрожжами в лавку ходить! Давно перешли на технический спирт, а в последнее время и вовсе предпочитают растворители и очистители. Эту отраву привозят из соседнего Кашина Надя Иванова и еще какой-то малый, чье имя я записал в блокноте неразборчиво, но в истории Лосева оно безусловно останется как имя славного подручного госпожи Смерти. Торгуют круглые сутки, отпускают товар, невзирая на возраст покупателей. Все эти годы Раиса Ивановна добивалась, чтобы милиция проводила регулярные рейды по домам "бутлегеров", но добилась лишь однажды. Обнаружили у Нади Ивановой канистру с техническим спиртом, а дальше что? Ничего.

Голубок и Три Поросенка

После всех этих рассказов на маленькой уютной кухоньке за рюмкой домашнего вина и горячими пирожками с ливером хозяйка предлагает пройтись по деревне. На улице ни души, какое-то сонное царство. Почти про каждый дом, мимо которого идем, Раисе есть что сказать, но сюжеты все похожие:

– Вот здесь Жихари живут. Годами на улицу не выходят – лежат и пьют. Этим летом мужик вдруг вышел, стал забор править. Я увидела, прямо оторопела: что с ним случилось, не к добру это...

Но даже на фоне остальных обветшалых и покосившихся домишек жилище Голубка выделяется своей почти живописной заброшенностью и нищетой. На шиферной крыше зияет дыра, крыльцо отсутствует, и поэтому входная дверь располагается на приличной от земли высоте. Раиса Ивановна комментирует, что крыльцо со ступеньками Голубок продал давно, продажей шифера с собственной крыши живет в настоящее время. Раиса показывает на прислоненный к завалинке, приготовленный к продаже очередной лист кровли. Причем в комнате под тем местом, с которого Голубок шифер уже содрал, стояла его кровать. Но он и не удосужился передвинуть ее в какой-нибудь другой, все еще защищенный непроданной частью кровли угол: так и спит под дождем и снегом. А зачем передвигать, если все равно скоро в его хижине крытых мест не останется?

Но как же он умудряется, да еще будучи нетрезв, в эту, на метр зависшую над землей дверь входить? Все же он Голубок только по прозвищу... А он дверью и не пользуется давно, поясняет Раиса. Она ведет нас в обход дома, и с левой его стороны обнаруживается отверстие, похожее на лаз в звериную нору. Это и есть вход в дом Голубка – через подпол.

Скрючившись и боясь поскользнуться на разбросанных там и сям пол-литровых пластиковых бутылочках ("В них растворитель разливают", – поясняет Раиса), мы проникаем в жилище Голубка. Но напрасно – его дома нет, улетел куда-то, бедолага беспачпортный. Забыл сказать, что у Голубка даже паспорта нет: несколько раз Раиса выделяла ему по 50 рублей, необходимых для оформления паспорта нового образца, и всякий раз он их пропивал.

По дороге я оборачиваюсь еще раз на Голубков дом, а тот глядит на меня тремя оконцами в аккуратных, искусно вырезанных наличниках. Как это хозяин еще их не пропил? Видимо, покупателя не нашел.

Зато Сергея, Вадима Фостикова и Васю мы застаем дома. Раиса называет их "три поросенка": все трое бомжи, просились у нее пустить их пожить в пустующую ныне школу, но из-за сильной их завшивленности Раиса вынуждена была им отказать. В результате они обосновались в какой-то заброшенной избе, где мы их и навестили. Надо сказать, что данной им Раисой характеристике они в тот день не соответствовали: были тверезы и чисты, незадолго до нашего прихода помывшись в тазу и в нем же постирав портки. А Вадим Фостиков и вовсе брился, хотя, правда, из необходимых аксессуаров у него в наличии был только осколок зеркала и безопасный одноразовый станок, которым он скреб по сухой щеке. Над его головой красовалась пришпиленная к стенке полногрудая голливудская красотка Саманта Фокс, на столе стояла миска с почищенными картофелинами и порезанной капустой – к обеду, похоже, планировались щи.

И все мужички-то, видимо, неплохие, особенно бородач Сергей с грустными, как у дворняги, глазами. Пока я Сергея фотографировал, Вадим Фостиков – явный лидер этого мужского братства – отвел Алену в сторону и что-то ей долго и проникновенно втолковывал. Слов было не слышно, но и без этого было ясно: денег просит.

Когда шли от "трех поросят", по дороге проехал "паджеро", и водитель на ходу приветствовал Раису Ивановну. Оказалось, это брат бородача Сереги, Николай Федорович. Тоже пил по-черному, но десять лет назад открылась язва, и это обстоятельство заставило Николая Федоровича пересмотреть свои взгляды на жизнь, бросить пить и заняться торговлей лесом. Превратился в уважаемого человека, "нашего нового русского", как говорит Раиса. Она нередко обращается к нему с просьбами материального характера, и он ей никогда не отказывает. То пятьсот рублей подкинет на празднование Дня пожилого человека, то тысячу – на День Победы. Иногда, правда, запивает, потом ложится в больницу, кровь почистит – и еще два-три года живет как человек. Такой вот луч света в пьяном лосевском царстве.

Стучались еще к нескольким записным алкоголикам, но дверь никто не отворил. "То ли спят пьяные, то ли вовсе умерли", – с мрачноватым юмором сказала Раиса. Встретив мой взгляд, подтвердила: "Да-да, и такое у нас бывало: заснул человек пьяный, во сне богу душу отдал, а его только через неделю хватились. Привыкли ведь, что люди неделями из дома не выходят, пока все горючие припасы не прикончат. Этим сентябрем так двух ветеранов войны потеряли..." Елки зеленые, подумал я, ветеранам войны как минимум сильно под восемьдесят должно было быть – и тоже квасили!

Отворил дверь – и то лишь в щелку нос высунул – Юрка. Парню 24 года, начинал пить вместе с Сережей, Алениным сыном, выглядит сейчас на все сорок. Правда, не без гордости сообщил, что не пьет уже три недели. На вопрос об отце и матери выяснилось, что они, наоборот, уже третью неделю пьют, не просыхая и не выходя на улицу, и в данный момент спят мертвецким сном за стенкой. После этой информации надежды на то, что Юркин алкогольный "пост" продлится сколько-нибудь существенно долго, у меня сильно поубавилось. А Раиса Ивановна и Алена вспоминали, что Юрка в детстве был замечательный парень, красивый, умный, хорошо учился. И ведь долго держался, не пил...

Лосево без Раисы

Вернувшись к Раисе домой, чтобы погреться и перекусить перед долгой и не сильно ровной обратной дорогой, заговорили на темы пьянства в вечном, историческом аспекте. Раиса Ивановна, большой патриот и знаток здешних мест – в бытность свою директором школы даже организовала в одном из классов уголок старинного местного быта, – рассказывала, что селений в этих местах до революции были сотни, в основном принадлежали они Голицыным и Голенищевым-Кутузовым, редко в каком живало меньше двухсот душ, стояли здесь маслобойни, пекарни, цеха по выделке кож и меха, а Лосево, в частности, знаменито было своими молочнокислыми продуктами и творогом прежде всего. А я, слушая ее рассказ, вспоминал наш путь по тверской земле, усеянный заброшенными, полуразрушенными, поразительной красоты и монументальности церквами: это же сколько здесь жило народа и какая была активная жизнь, что такие храмы строились! Раиса рассказывала, что коллективизация, а потом война нанесли по тверским деревням два первых мощнейших удара, они стали пустеть, а уж послевоенное пьянство и бездарное хозяйствование окончательно их добили. Был всплеск надежд в горбачевские 80-е, когда Раиса с мужем, как я уже сказал, сюда и приехали. Переселенцев-энтузиастов ждали готовые коттеджи, Анатолий Гаврилович (муж Раисы Ивановны) возглавил колхоз "Ленинец". Ну, а потом... И Анатолий Гаврилович погиб фактически из-за водки (задавило, нетрезвого, на лесоповале), и муж старшей дочери пьет и как-то в пьяной драке чуть не зарубил соседа, и сестра Раисы, тоже живущая в Лосеве, пьет.

И теперь вот Раиса собралась из Лосева будущей осенью уезжать, потому как делать здесь на пенсии абсолютно нечего. Исчезнет из здешней пьяной жизни если и не последний праведник, на котором село стоит, то последний сдерживающий фактор. Потому что Раису здешние пьяницы и всякие Нади Ивановы и их коллеги по торговле растворителем хоть и ругают за глаза, а боятся как чумы. И молодежь, которая у Раисы в школе училась, ее уважает: завидев издалека, пытается выровнять нетрезвую походку, а цыгарку незаметно норовит выбросить в кювет.

Факт, что еще хуже здесь станет без Раисы с ее антиалкогольным темпераментом и суровыми дневниковыми инвективами:

"По моему глубокому убеждению, чтобы избежать деградации населения, необходимо:

1) принудительное лечение от алкоголизма;

2) жесткие меры к торговцам спиртом и суррогатными напитками;

3) создавать рабочие места и обязывать тунеядцев работать!"

...Когда мы вышли из Раисиного дома и пошли к машине, чтобы возвращаться в Москву, навстречу пробежал бородач Серега с грустными глазами. Был он так сосредоточен на какой-то важной цели, что даже нас не заметил. "К Надьке Ивановой бежит, – уверенно сказала Раиса, – за бутылкой. Откуда только деньги взял?" "Так я же дала Вадиму сорок рублей, – сказала Алена. – Он так просил, что я не могла отказать..." "Тогда все понятно, – вздохнула Раиса. – Эх, они ведь теперь даже и не сварят свою картошку, так сырой и закусят..."

"У нас пьют с шести лет"

Проблема наркологических больных крайне сложна, – рассказывает академик Наталия ШИБАНОВА, заведующая городским отделом наркологических экспертиз наркологической больницы № 17. – Теперь по закону никто не может алкоголика заставить лечиться. Лечение производится только добровольно. Порой близкие люди алкоголиков обижаются на медиков, мол, они ничего не могут сделать. В то же время во многих странах развитой демократии мера принуждения существует. Правда, людей отправляют на принудительное лечение только по решению суда.

Законодатели совершили еще одну роковую ошибку, отменив принудительное лечение и в отношении алкоголиков, совершивших правонарушения и отбывающих наказание. Депутаты объяснили это тем, что если осужденный направлен на принудительное лечение, он не может быть амнистирован. В местах лишения свободы и раньше баловались и чифирем, и бражкой, сваренной из хлеба, а теперь там легко доступны и наркотики, и крепкие напитки.

Сейчас, правда, депутаты приняли поправку к закону, и несовершеннолетних можно принудительно доставлять в наркологические диспансеры. Ну, а дальше что? Доставят малолетнего алкоголика в диспансер, поставят диагноз, но, если он сам не захочет, никто заставить его лечиться не сможет. В наше время алкоголизм резко помолодел – сейчас уже официально признается, что употребление спиртного часто начинается с 6 лет.

Лечат у нас в государственных наркологических клиниках бесплатно, да еще больничный дают – раньше только справки выдавали, – диагноз не пишут и вообще всячески маскируют, что человек побывал именно в такой клинике. Но если вдруг больному захочется выпить, он напишет заявление, и мы обязаны будем его тут же отпустить.

Раньше милиция помогала медикам. Если больной хулиганил, избивал близких, продавал из дома вещи, милиция по заявлению родственников могла доставить его в наркологическую клинику. А уже потом врачи могли направить его в специализированный диспансер.

Отмена принудительного лечения – большая ошибка.

"Почти 20 процентов преступлений – "пьяные"

Если вспоминать то время, когда я служил в ГУВД, в наркологических клиниках мест для алкашей не хватало, – рассказывает бывший заместитель начальника профилактической службы ГУВД Москвы, ныне старший преподаватель Академии управления МВД РФ Сергей МАСЛОВ. – Если родственники алкоголиков писали заявление в милицию, сотрудники нашей службы доставляли больного к наркологу, и если врачи ставили соответствующий диагноз, то привозили алкоголиков в диспансеры. Более того, алкоголики обязаны были трудиться. Работали они на ЗИЛе и заводе Ленинского комсомола. Теперь это считается поражением их прав. Но пораженными в своих правах оказываются близкие злостных алкоголиков и наркоманов.

Хронических алкоголиков направляли в ЛТП. Многие сдерживали свою пагубную страсть, так как боялись, что после ЛТП они потеряют хорошую работу, что их осудит коллектив. Сотрудники милиции выносили официальное предупреждение лицам, доставленным в вытрезвитель два и более раз. Их предупреждали, что на следующий раз его отправят в ЛТП.

Одним из критериев работы участкового инспектора была именно работа с семьями. А когда в середине 90-х мы проверяли работу участковых, то многие из них говорили: мне не нужны на территории алкоголики, пусть лучше в их квартирах живут состоятельные законопослушные люди. Вот и вспомните всплеск убийств одиноких пьющих квартировладельцев.

По прогнозам ВНИИ МВД России, уже в ближайшем будущем каждое пятое преступление будет совершаться в состоянии алкогольного опьянения. В прошлом году зарегистрировано 316 тысяч рецидивистов. Из них 274 тысячи находились в состоянии алкогольного опьянения. Еще одна проблема – люди, совершившие правонарушения на дорогах в состоянии алкогольного опьянения. Их число растет год от года. Если в 2003 году на 300 тысяч приходилось всего 8 пьяных, то через год из 300 тысяч задержанных уже полторы тысячи находились в состоянии алкогольного опьянения.

– Я получаю сотни писем с мольбами о помощи от замученных и истерзанных жен и матерей, детей, не говоря уж о жалобах несчастных соседей, – говорит заместитель начальника милиции общественной безопасности ГУВД Москвы, полковник Григорий Краснов. – Многие говорят – не надо жестких мер, но сделайте хоть что-нибудь. Но что?

Если раньше, кроме мер общественного воздействия – товарищеских судов, комиссий по борьбе с пьянством, осуждений трудового коллектива, – мы могли направить алкоголика на принудительное лечение, то теперь это невозможно. Конечно, принудительно он мог и не излечиться, но семья хотя бы на два года избавлялась от домашнего тирана.

У нас до сих пор существует система учета алкоголиков. Таких "хроников" в столице насчитывается 9 тысяч. Из них более 500 человек ранее судимы. Что с ними теперь можно сделать? Оштрафовать при нарушении административного кодекса. Административное нарушение это появление в пьяном виде в общественном месте или распитие спиртного в общественном месте. А дома – хоть упейся.

Необходимо принять закон, который охранял бы права не только маргиналов, но и добропорядочных граждан.

Кока-кола для маршала Жукова

В истории Америки алкоголь и борьба с ним сыграли одинаково судьбоносную роль

Когда в апреле 2001 года техасская полиция задержала Дженну Буш, бульварная пресса в России ликовала: дочь президента замели в кутузку за пьянство! Спустя месяц история повторилась, и тут уж лакейским восторгам не было удержу. Между тем восторгаться следовало совсем другим.

Первый раз Дженне предъявили обвинение в том, что она употребляла спиртные напитки, не достигнув совершеннолетия. Второй – за попытку купить алкоголь по поддельному удостоверению личности (в документе значились имя и девичья фамилия бабки Дженны – Барбары Пирс). За первый инцидент ее оштрафовали на 500 долларов и на месяц лишили водительских прав, за второй суд приговорил ее к штрафу на 100 долларов, 36 часам общественно-полезных работ и прослушиванию лекции о вреде алкоголизма. В обоих случаях Дженна вела себя смирно: признала свою вину и безропотно понесла наказание. Ирония судьбы заключается в том, что закон штата, возбраняющий употреблять алкоголь до 21 года, подписал в бытность губернатором Техаса ее родной отец. К тому времени, когда произошел инцидент, отец стал президентом, но прогневался не на техасскую полицию, а на дочку.

За вождение машины в нетрезвом виде в Америке беспощадно арестовывают голливудских звезд и поп-див, известных всей стране политиков и спортсменов. Никаких спецномеров и мигалок ни у кого нет. Закон один на всех. В 1976 году полиция штата Мэн оштрафовала и временно лишила прав по этому случаю Джорджа Буша-младшего. Буш-старший в то время работал директором ЦРУ.

Йо-хо-хо и бутылка рома!

Америка – возможно, единственная в мире страна, в истории которой алкоголь и борьба с его чрезмерным употреблением сыграли в равной мере судьбоносную роль. Первые колонисты не нашли в Новом Свете ни золота, ни других ценных минералов, которые можно было бы поставлять в Европу, а суровая природа позволяла возделывать лишь морозоустойчивые сельскохозяйственные культуры. Алкоголь был средством спасения от цинги и стужи. В холодные зимние вечера вся семья, включая малых детей, собиралась за столом вокруг чаши с пуншем. Каплю спиртного добавляли в питье и младенцам. Алкоголь считался настолько полезным для здоровья, что страхование жизни обходилось трезвеннику на 10 процентов дороже, чем пьющему клиенту. Самым распространенным алкогольным напитком в колониальные времена был ром. Стоил он копейки – дневного заработка работнику хватало на то, чтобы пить неделю.

Ром стал главной валютой работорговли, а следовательно, важнейшим экономическим фактором. Он составлял 80 процентов новоанглийского экспорта. Ром делали из патоки, которую покупали на островах французской Вест-Индии, где возделывали сахарный тростник. Английским сахарозаводчикам такое положение дел не нравилось, и в 1733 году британский парламент принял Закон о патоке, которым вводилась пошлина на ввоз французской патоки.

В метрополии надеялись добиться таким образом и сокращения потребления алкоголя в североамериканских колониях, которое составляло в то время четыре галлона (более 15 литров) на душу населения включая женщин и младенцев. В анналах сохранился исторический факт: когда в 1758 году Джордж Вашингтон избирался в законодательную ассамблею штата Вирджиния, он бесплатно раздал избирателям одного из графств 28 галлонов рома, 50 галлонов ромового пунша, 34 – вина, 46 – пива и два галлона сидра, а избирателей в том графстве было 391 человек.

Однако же не спились с круга, а построили великое государство. Это было общество высокой самодисциплины. Культура потребления алкоголя была вопросом выживания в той же мере, что и его наличие. Вторым по значению учреждением поселка после церкви была таверна – не только "точка общепита", но и клуб, где местные жители делились новостями, играли в карты и кости, устраивали разные посиделки и справляли праздники; там созывались общие собрания и проводились заседания суда. Торговля спиртным подлежала лицензированию. Пьяниц наказывали не только общественным осуждением, но и лишением права покупать алкоголь. В злостных случаях применялись телесные наказания плетью и даже клеймение; человеку с клеймом на лице продажа алкоголя была запрещена.

Закон о патоке, впоследствии замененный Сахарным законом, наряду с Актом о гербовом сборе и Чайным законом (все они вводили дополнительные пошлины в пользу британской короны) стал в конечном счете причиной Американской революции и Войны за независимость. Поставки рома в действующую армию генерал Вашингтон рассматривал как критически важные. Второй президент США Джон Адамс писал: "Не знаю, почему мы должны заливаться краской стыда, признаваясь в том, что патока была существенным ингредиентом американской независимости".

Ром стал выходить из употребления по мере продвижения колонистов на запад, где климат благоприятствовал земледелию. Северная Америка стала крупнейшим производителем зерновых. Ячмень, пшеница, рожь и кукуруза превратились в сырье для изготовления виски. Простая технология, изобилие зерна и независимость от заграничных поставок сделали виски самым популярным спиртным напитком. В 1791 году в Пенсильвании насчитывалось более 5000 перегонных кубов – по одному на каждые шесть человек населения. В сельской местности виски превратилось в валюту благодаря своей компактности: вьючная лошадь могла перевезти четыре бушеля (144 литра) зерна, а в виде виски тот же объем равнялся 24 бушелям (864 л).

Когда первый министр финансов США Александер Гамильтон искал, чем бы покрыть государственные долги, накопившиеся за годы борьбы за независимость, его взор обратился к виски, и он ввел федеральный акцизный сбор. Помимо доходов, Гамильтон рассчитывал на сокращение производства и потребления проклятого зелья. Закон об акцизе облагал виски сбором при его производстве, а не продаже, а потому делал невозможным бартер. Возмущенные фермеры Пенсильвании в ответ отказывались платить акциз, нападали на сборщиков налогов и уничтожали их документацию. Те из них, кто соглашался с новым побором, находили свои перегонные кубы продырявленными. В конце концов вооруженные фермеры общим числом 6000 человек разбили лагерь близ Питтсбурга и объявили, что выходят из состава США в качестве независимого государства. Президент Вашингтон воспринял вызов в высшей степени серьезно. Он направил на подавление восстания отряд милиции, вдвое превосходящий численностью войско бунтовщиков. Обошлось без кровопролития. Тем не менее зачинщики были преданы суду, двое приговорены к смертной казни, а затем помилованы президентом.

На склоне лет Джордж Вашингтон сам занялся винокурением и имел недурной доход с этого производства. В противоположность ему другой отец-основатель, автор Декларации независимости и третий президент США Томас Джефферсон, был заклятым врагом "отравы", как он называл виски. Джефферсон способствовал, как мог, распространению виноградных вин в Америке, считая их единственным "противоядием" крепкому алкоголю, однако не преуспел. Гораздо большего достиг наиболее авторитетный американский врач того времени Бенджамин Раш, экспериментально установивший, что алкоголь наносит непоправимый вред физическому и психическому здоровью. Под влиянием открытий доктора Раша в 1789 году 200 фермеров Коннектикута учредили первое в Америке общество трезвости.

На протяжении XIX века пьянство и трезвость боролись друг с другом с переменным успехом. Движение трезвости вылилось в создание целого ряда организаций, таких как Антиалкогольная лига, и даже политической партии – Партии сухого закона, чей кандидат собрал на президентских выборах 1892 года 2,3 процента голосов – это был ее наибольший успех. (Партия существует и по сей день, но раскололась надвое.) В середине столетия запрет на спиртные напитки действовал в 13 штатах, однако всякий раз отменялся как неконституционный. Единственной юридической возможностью для трезвенников добиться своего было внести запрет в Конституцию. Пропаганда трезвого образа жизни сопровождалась выпадами против иммигрантов, которые будто бы спаивают американцев англосаксонского происхождения, и носила антикатолический, антисемитский и антинемецкий характер. Сторонником сухого закона был ку-клукс-клан. С началом Первой мировой войны к аргументам трезвенников добавился еще один – необходимость экономить запасы зерна (современные экономисты доказали, что это был вздор, никакого дефицита зерна не существовало).

Наконец, в декабре 1917 года Конгресс одобрил проект Восемнадцатой поправки к Конституции, которой на территории США запрещались "производство, продажа или перевозка, а также ввоз или вывоз опьяняющих напитков с целью их потребления". Исключение было сделано лишь для спиртосодержащих медикаментов и технических спиртов. Допускалась также продажа вина для религиозных обрядов. Поправка была ратифицирована всеми штатами, за исключением Коннектикута и Род-Айленда, и 16 января 1920 года вступила в силу.

Графства сухие и не очень

В этот день по всей стране звонили колокола церквей, пастыри и паства возносили благодарственные молитвы Создателю, а знаменитый проповедник-евангелист Билли Сандэй устроил пародийные похороны Джона Ячменное Зерно. "Царству слез пришел конец, – торжественно возвестил он. – Трущобы скоро останутся лишь воспоминанием. Мы обратим тюрьмы в фабрики и доверху наполним закрома". Этот настрой был господствующим в обществе. Трезвенники убедили народ в том, что все зло в мире от пьянства. Народ ждал теперь наступления чуть ли не рая на земле. Некоторые города и веси в приливе эйфории и впрямь продавали тюремные здания.

Надеждам этим не суждено было сбыться. В стране распространилось самогоноварение – вспомним американцев из "Золотого теленка", разыскивающих на просторах советской России рецепт приготовления напитка под ласкающим их слух названием pervatsch (заметим также, что в России научились гнать самогон чуть ли не из табуретки благодаря сухому закону 1914-1917 годов). Народ начал пить эрзацы. Вместо легальных питейных заведений появились нелегальные – так называемые "тихие" бары, speakeasy – хозяева требовали от посетителей вести себя смирно и не буянить, дабы не навлекать полицию. Но самым страшным последствием сухого закона был стремительный рост организованной преступности, которая никогда не достигла бы в Америке таких масштабов, если бы не спрос на контрабандный алкоголь. Тюрьмы потребовались снова. Впоследствии выяснилось, что услугами мафиози пользовались многие видные политики: так, президент Гардинг держал в Белом доме запас контрабандных напитков, хотя как сенатор он голосовал за Восемнадцатую поправку. Другой сенатор, Джозеф Кеннеди, предоставил в распоряжение гангстеров в качестве окна на границе свое поместье на мысе Код, куда товар доставлялся морем из Канады. Оттуда тянутся связи его сына, президента Джона Кеннеди, с главарями мафии и стремление последнего избавиться от этих связей руками младшего брата, министра юстиции Роберта Кеннеди.

В 1933 году была принята и ратифицирована Двадцать первая поправка, отменившая Восемнадцатую. Так они и стоят теперь в Конституции неподалеку друг от друга. Восемнадцатую никто не вычеркивает, потому что опыт сухого закона не прошел для Америки бесследно. Его отмена вовсе не означала, что никаких правил и ограничений отныне не существует. Вопрос передавался в компетенцию штатов и местных властей, и они своим правом в полной мере воспользовались. В настоящее время в стране насчитываются сотни "сухих" графств. Например, техасский город Кроуфорд, неподалеку от которого расположен дом президента, – полностью безалкогольный, там нельзя купить ни капли спиртного. Есть графства частично "сухие", где допускается продажа напитков с содержанием алкоголя 14 процентов и ниже. Вероятно, наиболее строгие антиалкогольные законы в штате Юта, цитадели мормонов, которые даже причащаются водой. В общей сложности 38 процентов населения США живут в условиях сухого закона. Там, где продажа алкоголя разрешена, она строго лицензируется. Крепкие напитки продают только в специализированных магазинах, торгующих, как правило, с 11 утра до 9 вечера. Без документа, удостоверяющего, что покупателю или посетителю бара исполнился 21 год, нельзя выпить даже пива.

Это возрастное ограничение базируется не столько на твердых научных основаниях, сколько на статистике дорожно-транспортных происшествий. Федеральной "планки" не существует – каждый штат принимает решение самостоятельно, но федеральные власти прекратят финансирование строительства дорог в штате, который снизит "алкогольный возраст". Закон на эту тему принят Конгрессом в 1984 году. В действительности многие штаты вводят дополнительные ограничения – в некоторых, например, несовершеннолетний ребенок не имеет права не только пить, но и находиться в ликеро-водочном магазине или баре, хотя бы и в сопровождении родителей. Ограничена или вовсе запрещена продажа алкоголя на территории студенческих кампусов. Совершенно исключено распитие спиртных напитков в не предназначенных для этого общественных местах, как-то: в скверах или на газонах. Что касается "пьяного вождения", то криминальным уровнем алкоголя в крови повсеместно считается 0,08 процента. Это нарушение карается в зависимости от обстоятельств, и если никто не пострадал, то лишением прав на срок от двух дней (федеральный округ Колумбия) до одного года (Джорджия) и денежным штрафом. За повторный инцидент наказание гораздо строже.

Не забыты и традиции антиалкогольной пропаганды. 60-е годы прошлого века стали временем не только духовного, но и морального раскрепощения молодежи. Употребление наркотиков открыто пропагандировалось апостолами "студенческой революции" и сделалось проклятием поколения хиппи. В 1970 году президент Никсон, квакер по вероисповеданию, пришел к выводу, что наркомании и алкоголизму в молодежной среде необходимо объявить решительную войну и что воспитание трезвости должно начинаться в детском саду и заканчиваться в выпускном, 12-м классе школы. В последовавшее 10-летие соответствующий курс ввели в свои программы почти все 17 тысяч школьных округов страны. Однако результаты оказались отнюдь не такими впечатляющими, как ожидалось; демонстрируя дух противоречия, подростки отвечали реакцией отторжения – тот случай, когда отмораживают уши "назло бабушке". Но правительство не сложило руки и в 1977 году одобрило федеральную программу "Просто скажи "нет" (Just Say No), разработчики которой подошли к проблеме творчески и задействовали самые разные методы убеждения. Это была пропаганда не умеренного употребления, а полного добровольного отказа от употребления наркотиков и алкоголя. Возможность получения федеральных субсидий школьными округами была поставлена в прямую зависимость от наличия программ воспитания трезвости в школах округа.

Президент-трезвенник

Нигде в мире так, как в Америке, не развита индустрия безалкогольных напитков. Эта страна ассоциируется с кока-колой в той же мере, в какой с Голливудом или мюзиклом. Своей популярностью кока-кола тоже обязана сухому закону. К тому времени, когда он был отменен, освежающие безалкогольные напитки уже заняли незыблемо прочное место в структуре потребления пищевых продуктов, а после Победы начали стремительную экспансию по всему свету и превратились в одно из безотказных орудий холодной войны.

Страстным любителем кока-колы был, к примеру, Георгий Жуков, которому однажды предложил освежиться генерал Эйзенхауэр. Победоносный, но осторожный маршал опасался пить на глазах у подчиненных столь явно американский продукт. Он обратился к союзнику с необычной просьбой: нельзя ли сделать этот чудный напиток бесцветным, чтобы он ничем не отличался от водки? Просьба была передана компании Coca-Cola от имени президента Трумэна. Бесцветная версия была изготовлена, разлита по бутылкам и закупорена "белой головкой". Георгий Константинович поднимал на банкетах тосты "своей" водкой.

Сегодня в американском ресторане посреди рабочего дня почти стыдно заказывать алкоголь – в обеденный перерыв американцы пьют минеральную воду, сок, айс-ти, ту же кока-колу, в последней версии которой, Coke Zero, содержится ноль калорий. Пьянство не красит никакую знаменитость – модно не пить, в крайнем случае отказаться или вылечиться от пагубной привычки.

Тон борьбе с пьянством задает президент-трезвенник. На Буша-младшего озарение снизошло на пятом десятке. Совершенно точно известна дата, когда он решил стать другим человеком, – 28 июля 1986-го. Согласно семейной легенде, в этот день он проснулся в номере отеля в Колорадо-Спрингс наутро после застолья с ровесниками в честь коллективного 40-летия и с горечью подумал, что ему лично праздновать, откровенно говоря, нечего. Он бездарно разбазарил наследие своего отца, прошел по его стопам, но ни в чем не снискал успеха. Буш-старший сделал блестящую политическую карьеру, став вице-президентом. Буш-младший привел к банкротству свой нефтяной бизнес и медленно, но неуклонно спивался, приближаясь к роковой грани алкоголизма. Он дал себе слово прежде всего бросить пить и с этой минуты не взял в рот ни капли спиртного.

(Недавние сообщения о том, что президент Буш снова запил, которые русская пресса растиражировала с еще большим наслаждением, чем весть об аресте его дочери, можно смело выбросить в мусорную корзину – издание, опубликовавшее эту "сенсацию", принадлежит к числу печатающих заведомую чушь.)

Алкоголь и несколько заповедей

Разумеется, производители спиртных напитков не сидят сложа руки. Они с пеной у рта доказывают, что между рекламой алкоголя и алкогольной зависимостью нет никакой связи (в это можно было бы поверить, если бы рекламные клипы демонстрировали во всей красе неприглядные последствия пьянства, а не жизнерадостных красоток и красавцев с отличным цветом лица, весело поглощающих скотч, баккарди и водку). Неумеренное потребление алкоголя остается серьезной социальной проблемой Америки.

В США умирает в среднем 100 тысяч человек в год. Из них около 20 тысяч – вследствие несчастных случаев или убийств, совершенных в состоянии опьянения. Еще 27 тысяч американцев отправляются в мир иной вследствие хронических заболеваний, вызванных алкоголизмом, – таких, как цирроз печени. Доля людей, страдающих той или иной степенью алкогольной зависимости, оценивается в 5,55 процента населения – это каждый 18-й. Примерно треть алкоголиков – женщины.

Совсем недавно Америку облетела новая тревожная весть. Американская медицинская ассоциация (АМА) опубликовала в декабре результаты своего опроса, из которого явствует, что среди американских школьниц-подростков быстро растет потребление слабоалкогольных напитков – так называемых alcopops (pops – "шипучка"), которые называют также "девичьими напитками". Они газированные, содержат от 5 до 7 процентов алкоголя, в них добавлены фруктовые сиропы, а продаются они в мелкой стеклянной таре – дешево и сердито, как раз доза для одного.

На высоком уровне в США организована помощь желающим излечиться от пагубной страсти. Центральное место здесь принадлежит обществу "Анонимные алкоголики" (АА). Имена создателей этой организации не известны – ведь членство в обществе анонимное. Известно, однако, что основано оно в 1935 году в городе Экрон, штат Огайо, двумя людьми – брокером Биллом В., который с пьяных глаз путал котировки, и хирургом Бобом С., с трудом державшим в дрожащей руке скальпель. Оба были безнадежными алкоголиками, обоим ужасно хотелось в тот день напиться. Знакомство друг с другом убедило их в том, что помочь алкоголику может только другой алкоголик. Счастливой находкой была анонимность: ведь люди стыдятся своего порока и опасаются, идя на встречу с товарищами по несчастью, встретить знакомых. Но именно по той же причине знакомый, если он там и окажется, ничего никому не расскажет – ему тоже неприятна огласка.

Членство в АА не налагает никаких обязательств, не обязывает платить членские взносы, посещать собрания можно прекратить в любой момент, как и в любой момент возобновить посещения. АА – не медицинское учреждение и не религиозная община. Основа философии АА – вера в собственные силы. Встречаясь, анонимы делятся размышлениями о своем положении, пытаются найти ответы на жгучие вопросы, слушают рассказы тех, кто сумел порвать с алкогольной зависимостью.

Сеть местных отделений АА покрывает всю страну, а теперь уже и многие другие страны мира. На лечении алкоголизма специализируются крупные медицинские научные центры. Если пациент не в состоянии оплатить курс лечения, его будут лечить даром. Свои группы психологической поддержки есть у жен, мужей и детей алкоголиков.

Однако все это возможно лишь в том случае, если алкоголик хочет вылечиться. Как быть, если он не хочет – или не считает себя алкоголиком, или махнул на себя рукой?

В этом случае возможности демократического общества ограничены. Здоровье – частное дело каждого гражданина. Заставить лечиться никто никого не может. Даже медицинское освидетельствование человек – в том числе умалишенный – проходит только добровольно.

Вместе с тем, если действия алкоголика наносят ущерб или представляют угрозу для окружающих, пострадавшие могут обратиться в суд. Суд, если сочтет нужным, издаст приказ о принудительном лечении. Доказать необходимость насильственного лечения в суде очень трудно. Алкоголик изворотлив, он всегда может притвориться, что согласен лечиться добровольно. А среди экспертов единства мнений нет: что одному представляется несомненным алкоголизмом, другому – лишь легкой формой алкогольной зависимости. "Да он на жену с топором бросается!" – кричат пострадавшие. "Вот за топор и судите", – отвечают им. Но родственники, как правило, не в тюрьму хотят упечь алкоголика, а чтобы суд сделал из него трезвенника. Так не бывает.

Что же делать? Американские специалисты рекомендуют следующие меры воздействия.

Прежде всего – прекратите скрывать происходящее. Не стоит говорить соседке про синяк под глазом: "Упала с лестницы". Пусть от вашего мужа-алкоголика отвернутся знакомые.

Правильно выбирайте время для душеспасительных бесед. В разгар семейной ссоры увещевать алкоголика бесполезно. Дождитесь момента, когда он сам будет угрызаться совестью. Мобилизуйте друзей – пусть они тоже при каждой встрече заводят разговор о необходимости лечения.

Убедите алкоголика в том, что вам небезразлична его судьба, что вы хотите его спасти от гибели, что полноценная жизнь без пьянства возможна.

Уговорите его пойти на собрание "Анонимных алкоголиков" (первый раз новичок допускается туда в сопровождении члена семьи).

Когда он придет на собрание АА, то первым долгом узнает простые заповеди общества:

"Мы признаем свое бессилие и знаем, что сами не можем вылечиться. Мы обсуждаем свое положение с другими. Мы стараемся загладить свою вину перед людьми, которым причинили зло. Мы обращаемся с молитвой о помощи к Высшей Силе, как каждый из нас ее понимает. Мы стараемся помогать другим алкоголикам, не щадя сил и не думая о вознаграждении".

Павел АСТАХОВ: "Позаботившись о правах алкоголиков, забыли о правах всех остальных"

Почему в России столько пьют – это я вас спрашиваю просто как мыслящего человека; и уже конкретно как юриста – как с этим бороться?

– Для начала вы задаете два самых трудных вопроса. Вы знаете, существует точка зрения, что алкоголизм в России резко усилился после революции: произошли такие крутые социальные и классовые изменения, которые выбили миллионы людей из колеи. Но вот я как-то прочитал в мемуарах адвоката Кони, который в начале прошлого века возглавлял комиссию по борьбе с алкоголизмом, об итогах работы комиссии за 1906-1907 годы: потребление алкоголя в России за год выросло в полтора раза. Они тогда вели статистику в ведрах: я не помню точно цифру, но она какая-то страшная была, вроде одиннадцати тысяч ведер. Это в пересчете на чистый спирт.

Так что в России пить никогда не переставали, несмотря на все усилия Советской власти, которая придумала и принудительное лечение, и регулярные антиалкогольные кампании, самой крупной из которых была горбачевская. И результата это не дало, кроме уродливых перегибов, когда в горбачевские времена милиция и дружинники врывались на дни рождения и портили людям праздник...

Вы тоже из числа противников горбачевской борьбы с пьянством?

– Нет, идея была абсолютно правильная, страна погрязла в пьянстве, но проведено все было безобразно, как всегда. Точнее, чем Черномырдин, не скажешь: хотели как лучше, а получилось... Так, к слову, и с отменой принудительного лечения произошло. Она была произведена под влиянием новых для России веяний, связанных с борьбой за права человека. Право человека на личную тайну и на частную жизнь, закрепленное в Конституции, но никогда не существовавшее в реальности, наконец было реализовано в виде отмены принудительного лечения. Однако, подумав о правах алкоголиков, забыли о правах окружающих их людей.

В чем принципиальное отличие нашей ситуации от Западной Европы или Соединенных Штатов? В странах, где сильное гражданское общество, государство, не нарушая основные права и свободы личности, все же старается определенным образом направить человека в нужное русло. Возьмем ту же Швецию. Там больному алкоголизмом выдают его любимое зелье раз в месяц как лекарство, в белом пластиковом пакете. С таким пакетом в Швеции по улице лучше не ходить, иначе тебя будут считать алкоголиком. Это даже было прописано отдельной строкой в инструкции для наших разведчиков, отбывающих в Швецию. Поскольку я в конце 80-х – начале 90-х трудился как раз по этой линии, то хорошо это знаю и помню. Существуют серьезные ограничения в отношении алкоголиков: запреты на получение оружия, водительских прав, запрет на допуск к определенным профессиям, в том числе связанным со службой в армии и в полиции. Я считаю, это социально-необходимые ограничения, обусловленные тем, что больной алкоголизмом человек в определенных условиях может быть опасным для окружающих.

Ну, в Швеции вообще алкоголя не купишь: только в специальных, очень редких магазинах, по талонам, и очень дорого. То же самое и в Финляндии было до недавних пор. Лишь в связи с вхождением в зону евро финны вынуждены были приравнять свои цены и тарифы к европейским...

– А до этого напиваться до положения риз в Питер ездили на выходные. Я помню такую сцену на Финском вокзале из советских еще времен: к поезду "Лев Толстой" носильщик на своей тележке везет в дым пьяного финна и, чтобы тот не свалился, привязал его багажными ремнями, а финн распевает "Калинку"...

В лечении алкоголиков на Западе основная нагрузка ложится не на государство, а на институты гражданского общества, при помощи которых создаются всевозможные фонды и ассоциации, вроде ассоциации анонимных алкоголиков, по телевидению постоянно демонстрируются документальные фильмы соответствующей тематики. Одним словом, идет активная социальная психотерапия, которая стимулирует человека освободиться от алкогольной зависимости. У нас такие начинания, как ассоциации анонимных алкоголиков, в зачаточном состоянии, подавляющая масса пьющих людей России о них и не слышала. Без активной поддержки общественных институтов, без тотальной антиалкогольной пропаганды эти ассоциации и не смогут развернуться.

А у нас что происходит? Я недавно смотрел по телевизору какой-то хороший фильм и в рекламных перерывах насчитал: двенадцать сортов пива рекламировались разными компаниями. Двенадцать! А на самом деле эти компании, выделяя деньги на рекламу своей продукции, одновременно должны спонсировать социальную антиалкогольную рекламу – так это делается во всем мире. А у нас что вместо этого? Надпись "Минздрав предупреждает...", на которую никто и внимания не обращает. Этого явно недостаточно, как крупно эти слова ни напиши. Должны быть полноценные ролики, к примеру, о том, как продавец в ларьке продал бутылку пива несовершеннолетнему подростку и что из этого вышло. Это же реальный сюжет из нашей сегодняшней жизни. Вчера мне звонит знакомый журналист: "Павел Алексеевич, не знаю, что делать: пятнадцатилетний сын со сверстниками выпил пива, разгромили ларек, их милиция задержала..." Все, статья, уголовное дело, потому что ответственность по этому виду преступлений, за повреждение чужого имущества, у нас с 14 лет. А кто им продал пиво? А вот это вопрос, который не будет исследован ни в суде, ни на следствии. Никто никогда не найдет того самого продавца, которого нужно было бы привлечь не просто как соучастника, а как пособника преступления, и дать ему более суровое наказание, чем этим пятнадцатилетним ребятам. Потому что он понимал, что делает, когда продавал пиво несовершеннолетним.

Да что там говорить: мне недавно двенадцатилетний сын принес в подарок на какой-то праздник – кажется, 23 февраля – бутылку хорошего французского вина. Я говорю: где ты ее взял? Накопил денег, пошел в магазин и купил, отвечает. Никто даже не спросил двенадцатилетнего мальчишку, зачем ему бутылка вина.

В той же Англии, если вы приехали в гости к человеку на своем автомобиле, было застолье и вы выпили, хозяин обязан позвонить в полицию и сообщить, что у него в гостях находился такой-то и употреблял алкоголь. Если он этого не сделает, а вы, уехав от него, не дай бог, станете виновником аварии, то хозяин не просто разделит с вами ответственность, но понесет большее наказание, чем тот, кто выпил и сел за руль. Каждый в Англии это знает и предупреждает новых гостей. Хозяин может даже у вас ключи от машины забрать, прежде чем пригласить за стол. Достаточно было провести несколько судебных процессов над людьми, которые уклонились от такого рода "доноса", осветить их по телевидению, и это вошло в железное правило для всей нации.

Теперь возьмем проблему с точки зрения уголовного права. Раньше ведь принудительное лечение было прописано в Уголовном кодексе как дополнительная мера наказания, так как состояние алкогольного или наркотического опьянения – отягчающее вину обстоятельство. Эта дополнительная мера исчезла, взамен никакая другая введена не была, и, таким образом, был нарушен законодательный баланс. А любой закон устроен на основе баланса. По сути, состояние алкогольного опьянения перестало быть отягчающим вину обстоятельством, так как дополнительного наказания за это не полагается.

Отменив принудительное лечение, даровав алкоголику дополнительные права напиваться до скотского состояния и третировать близких и даже вовсе не близких граждан, государство не сделало ничего для того, чтобы обезопасить общество от алкоголиков. Но какие-то "зацепки" есть. Есть закон о психиатрической помощи, и два его положения все-таки позволяют оказывать принудительную медицинскую помощь, когда человек становится опасен для окружающих или для самого себя. Его можно принудительно госпитализировать, а затем через суд решать вопрос, нуждается ли он в принудительном психиатрическом лечении. В Семейном кодексе осталось небольшое положение о том, что выплата алиментов нетрудоспособным родителям или супругу может быть ограничена или вовсе не осуществляться в случае, если будет установлено, что человек потерял трудоспособность из-за злоупотребления спиртными напитками. Согласно Гражданскому кодексу, дееспособность гражданина может быть ограничена, если судом он будет признан алкоголиком. А это серьезное поражение в правах.

Но все равно – лечить-то этих людей никто не будет. Их лишат алиментов, ограничат в правах – и что? Пойдут они воровать, совершать преступления, чтобы добыть средства на пропитание и, прежде всего, на выпивку.