На Севере многое не как у нас. И не в том суть, что за трехчасовой перелет из плюс 15 градусов Москвы попадаешь в минус 15 градусов Нового Уренгоя, хотя и это производит некоторое впечатление. А в том, например, что где вы в Центральной России найдете город окружного подчинения, из которого два раза на дню уходили бы самолеты в Москву. И из Москвы, соответственно, два рейса в день на Новый Уренгой.

Но путь мой еще дальше. В районный город Тарко-Сале, где проходил окружной молодежный телефорум "Наше время – XXI век". Это еще двести с лишним километров от Нового Уренгоя.

Встречал меня в аэропорту Сережа Аксенов, юный журналист телекомпании "Луч" из Тарко-Сале. Дорога долгая, вокруг – лесотундра, суровая плоская земля, с чахлым леском. А Сережа рассказывал... Если перевести его монолог на наше восприятие, то примерно получится....

Лето здесь, иногда с жарой плюс 29-32 в тени, с купанием и загоранием, – меньше месяца. Но чаще бывает плюс 17-18, а то и 12-14 с дождем и ветром. Редактор нашей газеты "Северный луч" Георгий Георгич Мерзосов рассказывал, что в конце 70-х было лето, когда на реке Пур лед так и не вскрылся. Поезда, уносящие отпускников, в середине июня часами пробивались сквозь пургу. Вообще-то летом здесь хорошо, только мошка донимает, конечно. Но наступает короткое время, когда мошка исчезает – и тогда начинается полная благодать и красота. У него, у Сережи, своя лодка, и он мчится по реке Пур на рыбалку. Да и все таркосалинцы имеют лодки и катера, и летом на большой и мощной реке Пур тесно... Природа здесь – чудо, рыбалка, охота, грибы, живи – не хочу! Родился Сережа в Тарко-Сале, закончил факультет журналистики в Екатеринбурге и сейчас в молодежной редакции... В общем живет как живет.

Еще Олег Куваев много-много лет назад писал в знаменитом романе "Территория", что тамошние люди отличаются неким спокойным достоинством и полным отсутствием интереса к столичным сплетням. Куваевская Территория – это Колыма, Омолон, но общий принцип распространяется на весь Север. И это действительно так, насколько я могу судить по встречам с этими людьми – я с ними и на буровых работал, и на строительстве дорог... Но буровики, трассовики – особый случай. Однако на Севере даже в самой-рассамой богемной среде почти никогда не было и нет этих всхлипов-вскриков: "Ах, Москва, ох, Москва! В Москву! В Москву! В Москву!" и тому подобное. В конце концов, Москва для северян, как и любая другая точка страны, была во сто крат достижимее, чем для всех остальных. Как рассказывал мне Павел Полушкин из новоуренгойской "Правды Севера", уренгойские мужики в советские времена за пивом в столицу нашей Родины летали. Утром вылетели, купили несколько ящиков, вечером прилетели, как раз к вечерним пивным посиделкам. А кто из нас тогда пробовал из Москвы в Нежин слетать за знаменитыми нежинскими огурчиками к вечерней рюмке водки... Так что северяне всегда были независимей, чем мы, и страну и мир знали лучше, видели больше, чем мы. Рубль, что ни говори, длинный – и отпуска длинные.

Хотя, конечно, летать в Москву за пивом – это социалистический реализм похлеще любого сюрреализма и черного юмора. То есть не анекдот. Хотя и был анекдот семидесятых годов, когда генсек в докладе говорил, что к XXVIII съезду партии каждый советский человек будет иметь личный самолет. На вопрос из зала: а зачем каждому свой самолет, следовал ответ: "Ну как зачем? Представьте, что вы живете в Челябинске, а в Москве в этот день колбасу выбросили..." (Для тех, кто не помнит или вообще не знает, поясню: мы в те времена не покупали, а доставали, и в магазинах товар не продавали, а выбрасывали. То есть был одноразовый выброс...).

В общем, теперь в Москву за пивом не летают. Оно здесь в изобилии, и немногим дороже, чем в столице. Водка тоже подороже. А вот сосиски молочные – 120 рублей, как в Москве. Сливы в магазинах Тарко-Сале – 45 рублей килограмм, виноград – 80 рублей и 100 рублей. И все уже привыкли: лежит виноград на прилавках, и лежит. Немногие вспоминают, что еще 25 лет назад в магазины ходили с ведрами. Если "выбрасывали" яйца, к примеру, то брали сразу ведрами...

Это я к тому, что с развитием капитализма в России жить на Севере стало немного легче, хотя бы в продовольственном смысле. И в бытовом вообще. Хотя, конечно, Тарко-Сале – это почти визитная карточка, благоустроенная и комфортная часть Ямальского Севера, где есть и железная дорога, и автомобильная, и – главное – деньги. А в дотационных сельских районах – Ямальском, Тазовском, Шурышкарском, Приуральском – где нет доходов нефтяников и газовиков, северного продовольственного и бытового экстрима еще достаточно. И с молоком перебои, и фрукты-овощи по запредельным ценам. Но, при всем при том, нынешние условия не сравнить с тем, что было.

В том и заключался парадокс и дебилизм советской системы, что людей, добывающих само ценное, что есть в стране – золото, алмазы, нефть, газ – как нарочно держали в черном теле, откупаясь от них северной денежной надбавкой. Люди жили в вагон-городках, а приезжие – в самострое, в балках. Вокруг нефетегазовых городов и поселков постепенно возникали трущобы социализма. Особо мне запомнились тогда круглые железные бочки – что-то вроде железной трубы большого диаметра. Очень удобно, крыша не протекает... Только летом жарко, а зимой – холодно. К примеру, Павел Полушкин вырос, лет десять с отцом и матерью жил в вагончике. Но не в простом, а уже почти благоустроенном, на две или три комнаты, с пристройками собственного изготовления. Из таких и состояли знаменитые ханты-мансийские поселки-города Сургут и Нижневартовск.

А ведь эти края должны были купаться в золоте, и жители их ходить по тротуарам из серебряных плиток. Ямало-Ненецкий автономный округ, куда я и прилетел нынче, дает 90 процентов всего газа России. Плюс к тому – 12 процентов нефти. С приходом капитализма, какой бы он ни был дикий, жизнь на Севере изменяется. Местные власти жестко определили обязанности компаний-природопользователей во всех сферах, и прежде всего в создании социальной инфраструктуры. Уходят в прошлое трущобы и прочие бичеграды, на их месте вырастают новые города и поселки, никого не удивишь европейского уровня гостиницами, стадионами. Салехард и Ханты-Мансийск принимают международные соревнования, и на высшем уровне! В общем, от золотого нефтегазового фонтана многое перепадает нынче и самим добытчикам, жителям края. В том числе и самым что ни на есть коренным, аборигенным. Я имею в виду ненцев, ханты, селькупов...

С ними всегда было сложно. Тут чувство вечной вины и долга невозвратного. У них отняли очень многое, а что они получили взамен – еще неизвестно. С другой стороны, они ведь ничего и не требовали, они просили лишь оставить их в покое. Но не такова цивилизация вообще и тем более наша советская власть в частности. Всего лишь 20 лет назад, в 1984 году, вышло постановление ЦК КПСС и Совмина о переводе коренных жителей Крайнего Севера и приравненных к нему местностей на оседлый образ жизни. Для них строили поселки и дома, в которых они не хотели жить, за ними по тундре гонялись на вертолетах, забирали детей в интернаты. Так вырастали поколения аборигенов, которые и в учебе не достигли среднего хотя бы уровня, и назад, в тундру, уже не могли вернуться, потому как утратили все навыки тундровых и лесных жителей.

Нельзя сказать, что сегодня все ясно – как быть и как жить. Но накоплен уже кое-какой опыт, за которым не гнушаются и финны приезжать. Я был в поселке Харампур, в 120 километрах от районного центра Тарко-Сале. Здесь живут ненцы, причем не тундровые, а лесные, они отличаются от тундровых даже языком. Их образ жизни – охота и рыбалка, а не оленеводство. Если не будет к материалу фотографии, на которой все видно, то представьте себе современный коттеджный поселок – это и будет Харампур. А еще краше и благоустроенней – комплекс школы-интерната. Конечно, мое воображение поразил и пуще всего запомнился зубоврачебный кабинет с самым современным оборудованием, на котором, говорят, зубы сверлят без боли. А я в далеком детстве жестоко настрадался от буровой зубодробильной установки. Сорок пять лет прошло, но до сих пор содрогаюсь. На самом же деле главное здесь то, что интернат – семейного типа. Здесь ненецкие дети живут вместе со своими братьями и сестрами. Ну, если не со всеми, то с теми, кто в данный момент рядом. Потому как остальные могут в это время быть в лесу или на реке. А для тех, кто там, в лесу или на реке, в обычном стойбище из чумов, этот поселок – базовое поселение. Хотят они здесь жить постоянно, подолгу или временно – их дело. Но он, этот поселок из благоустроенных коттеджей, – есть, он – их.

Еще не построен детский сад для детей учителей, врачей, работников администрации. Уже конкурс существует на работу в далеком поселке Харампур, потому как в таких условиях жить удается немногим специалистам. Скоро в поселке начнет работать цех по переработке рыбы. Рыба сама по себе товар дешевый. А вот рыбная продукция, полуфабрикат – уже другое дело. Так и займет национальная община свое место в современной экономике. Хотя очевидно, что такой поселок при любых условиях работы местного населения будет дотационным. То есть финансироваться за счет нефти и газа.

Программу развития национальных поселков – Толька, Самбург, Халясавэй, Харампур, – возглавляет руководитель района Анатолий Острягин, ветеран Севера, до избрания на эту должность работал генеральным директором "Пурнефтегазгеологии".

Подзаголовок очерка – "записки московского дикаря" – я придумал еще до поездки в Харампур, после первого знакомства с жизнью детей Ямала. Если точнее – детей Пуровского района, города Тарко-Сале. Понимаете, у нас в Москве, в Центральной России, мы давно и привычно считаем детей заброшенной частью населения, даже заброшенней, чем старики. У стариков-то с годами желания скромнее. А мальчишкам и девчонкам надо очень много, причем все и сразу. Но мы им говорим – нет и не будет. Хорошо, что еще в школе знания дают бесплатно, а то ведь ведутся уже разговоры о платной школе. Что же до кружков, секций и прочего – это давно как ножом отрезало, и почти забылось. Отучился – и гуляй на улице. Одна из больших московских начальниц как-то публично высказалась: "Школа дает знания, а воспитанием занимается семья!". Все секции и кружки у нас нынче платные, и кто не может – тот и не смеет. Дворцы и клубы стали для большинства как чужая рождественская елка для сиротки с улицы: только стоять на морозе, смотреть и обливаться слезами... Но наши подростки не стоят, не смотрят, слезами не обливаются... Они еще не робкие сиротки, они активны и полны сил. И куда и к чему они эти силы прикладывают – не секрет. По результатам недавнего социологического опроса большинство мальчишек и девчонок главной причиной подросткового криминала считают отсутствие в школах кружков и секций, то есть свою уличную жизнь. А итог можно выразить даже в цифрах – смертность среди 15-19-летних выросла на сорок процентов. От той самой улицы, заброшенности, алкоголя и наркоты, разумеется...

На Ямале о таком отношении к детям даже и не знают. И очень удивляются, когда рассказываешь. Там ребенок с четырех лет ходит, к примеру, в бассейн во дворце, в школу танца, карате, вокала и с детства считает себя хозяином этого дворца. В районном городе Тарко-Сале есть секция ...парашютного спорта (!). Кто хочет – тот и записывается. А парашюты и все прочее, между прочим – большие деньги, один час вертолета – 32 тысячи рублей, то есть тысяча с лишним долларов! Это ж сколько часов и парашютов надо, чтобы мальчишки и девчонки прыгали с небес на родную землю в свое удовольствие... На этом фоне кружки и спортивные секции в школах все равно что воздух, которого никто особо и не замечает.

К примеру, в поселке Уренгой (не путать с большим городом Новый Уренгой) ребята из десятого класса решили создать свою рок-группу. Один из них – чемпион России по хоккею, второй – победитель окружного КВН, третий – просто по подъездам гулял, четвертый... но в общем и в целом каждый из них, как они сами говорят, всегда за любой "кипеш", кроме голодовки. Сказано – сделано. Создали. Назвали "Норд-бойз". Или "Северные ребята", если по-русски говорить. Теперь выступают с концертами по району, с большим успехом. Причем никто из рокеров не собирается превращать это в профессию, у каждого свои планы на жизнь. И теперь они озабочены преемственностью поколений, рокерских трудовых традиций и связью времен – думают о своей смене, о том, чтобы "Норд-бойз" жил и пел и после них.

А в маленьком поселке Ханымей вдруг решили создать кружок брейк-данса. Карате и прочего им показалось мало. Хотя, кажется, брейк-данс уже вышел из моды. Но идея, рожденная в подростковых массах, здесь не умирает, а становится делом. Вот и крутятся теперь ханымейские мальчишки и девчонки на головах и на всем, что есть в их организме.

Но и это еще не всё. Они, уренгойцы и ханымейцы, сняли про свою группу "Норд-бойз", про свои секции карате и брейк-данса телевизионные очерки и прокрутили из по районному телевидению, а затем представили на этот самый молодежный телефорум "Наше время – XXI век". Нет, снимали не они сами – каратисты, рокеры и брейк-дансисты, а их поселковые ровесники – телевизионщики... И таких фильмов-очерков-репортажей-роликов я отсмотрел ровно двадцать только на этом телефоруме. Из поселков и городов – Уренгоя, Ханымея, Ноябрьска, Муравленко, Губкинского, Самбурга, Надыма, Нового Уренгоя, Лабытнанги и столичного Салехарда.

Тут я и подхожу к феномену города Тарко-Сале и Пуровского района вообще. Здесь телевидение превратили в массовое увлечение и занятие подростков. Что-то вроде художественной самодеятельности, спортивных секций и тому подобное. Молодежная студия районной телекомпании "Луч" состоит из нескольких штатных работников и... ста (!) свободных художников – сценаристов, режиссеров, операторов, монтажеров возрастом от 14 до 17 лет. Помимо главной, районной студии, в каждом из девяти поселков и городов района есть корпункт телекомпании "Луч", а вокруг него – юный авторский актив. Возглавляет молодежное телевизионное движение Андрей Жижин – молодой человек, по моему мнению, фантастической энергии, сил и прочих способностей. Потому как попробуйте управиться с сотней творческих телевизионных личностей до 17 лет. Это вам не строганину кушать.

Подросткам, понятно, слава, удовольствие и азарт. А все заботы несет на себе и шишки за них получает руководитель "Луча" – Петр Колесников. Такой спокойный-спокойный, неторопливый и рассудительный в речах и действиях, как и положено большому начальнику. "Мне за взрослые передачи столько не достается, сколько за молодежные, – говорит он. – Я ведь их не цензурирую, и смотрю репортажи уже в эфире, как все население района. А подростки – они видят то, что мы не видим. Они снимают, я выдаю в эфир, а потом выслушиваю обиженных. А что обижаться? Почти все там по делу. Есть постановления, которые глава района издал как раз после молодежных передач...".

К словам Петра Колесникова о том, что подростки видят то, что мы не видим, добавлю пример. Один мальчишка из молодежной студии в Тарко-Сале взял видеокамеру и пошел по родному городу, спрашивая встречных-поперечных: "А что такое человек?". Многие ли из нас, взрослых журналистов, решатся на такой простой вопрос? И люди давали ответы, каждый по своему пытался определить суть, и прелюбопытнейший получился материал!

Конечно, может возникнуть вопрос: а не опасное ли это увлечение? Что потом делать и что потом будет с этими ребятами, вкусившими телевизионной отравы? Мерещатся разбитые судьбы и несбывшиеся надежды. Но ведь у нас по всей стране на факультетах журналистики учатся тысячи юношей и девушек вообще без всякой подготовки. И за их судьбы мы почему-то не опасаемся. Что до ямальских ребят, то далеко не все они устремятся в телевидение. У некоторых уже сейчас есть другие планы на взрослую жизнь. А кто захочет – пусть проявляет упорство, идет на отделения и факультеты журналистики в Тюмени, Екатеринбурге, Москве или Петербурге. И дальше будет как у всех, только немного получше и полегче. Потому что азы профессии освоены с детства, и мастерская – под боком, дома. А после института работа всем найдется – Север у нас большой и еще не освоенный. Да и страна – тоже.

И последнее. Телевидение – очень дорогое удовольствие. Каждой творческой группе и отдельной личности в Тарко-Сале необходимы видеокамеры, монтажные и звуковые студии – в общем, много денег и много головной боли. Но об этом я не слышал. Хотя, конечно, разговоры такие ведутся непременно. Кому-то чего-то всегда не хватает, замысел горит и творческое вдохновение стынет, если прямо сейчас не обеспечить его всем необходимым. От видеокамеры до вертолета. В общем, чем больше люди имеют, тем больше им хочется. И это нормально, так и должно быть.

Теперь вы понимаете, почему в ямальской тундре я чувствовал себя дикарем, попавшим в цивилизованную жизнь цивилизованных людей?