Я представляю детскую токсикологию. Должен сказать, что она на сегодняшний день является авангардом детской наркологии. Наши отделения ежедневно принимают детей, которые начинают употреблять токсико-наркотические вещества. Это ежедневная работа и сегодня мы можем говорить о том, что в своей практике можем отчетливо выделить три группы детей. Это дети с отравлениями токсико-наркотическими веществами, это большая группа детей с отравлением алкоголем и третья группа детей, в которой 98% составляют девочки, которые стремятся покончить жизнь самоубийством – так называемая суицидальная группа. Все эти три группы можно расценивать как группы детей с душевным дискомфортом. Наше общество, по всей вероятности, не может создать для определенной группы детей условия, в которых они могут нормально проживать. В связи с этим и происходят трагедии. Дети начинают употреблять токсические вещества, уходят в алкоголизацию или пытаются покончить жизнь самоубийством. Мне кажется, наше общество мало обращает внимание на собственных детей.

Мы не проводили специальных анализов, и нам не хотелось бы расставлять какие-то акценты, но я не помню, чтобы в токсикологические отделения поступил беспризорный ребёнок какой-либо восточной национальности. В основном беспризорные, скажем 99,9% – это русские дети. И те, которые живут в Подмосковье и Москве, и те, которые живут в России. Но нет детей из Дагестана, нет детей из Осетии, Татарстана, Башкортостана.

Анализируя причины, можно придти к тому, что это стало результатом как наших местных, так и общегосударственных непродуманных решений. Скажем, непродуманная до конца приватизация, выбросила на улицы десятки, а может и сотни тысяч детей. Эти беспризорные дети не имеют жилья и должны сами себя теперь обеспечивать.

В своё время попытка борьбы с алкоголем привела к резкому всплеску потребления наркотиков у детей. Но усилия, которые были предприняты нашим обществом, я имею в виду интенсивную пропаганду здорового образа жизни, стали давать определенные результаты. Мы смогли что-то достигнуть, но это оказалось временным явлением. И начиная с 2001 года мы вновь видим подъём употребления детьми токсико-наркотических веществ. На сегодняшний день, я хочу это подчеркнуть, эти показатели растут. И в ближайшее время, если мы сможем принять каких-то серьёзных и радикальных, но продуманных решений, ситуация будет ухудшаться. Решения должны в первую очередь работать на ребёнка, они должны обеспечит ему комфорт и "удобную" жизнь, чего мы никогда не делали и по сегодняшний день не делаем. Мы решаем общегосударственные глобальные вопросы, решаем их, подводя всех под одну гребенку, но ребёнок воспринимает всё это совершенно по-другому. Он эмоциональная структура, он не имеет жизненного опыта, он всё это проходит на другом уровне. И отсюда изломанные жизни и личные трагедии.

Ребенок дважды переживает. Первый раз, когда уходит из семьи и оказывается в одиночестве. Это трагедия – оказаться одним, никому не нужным, без крова и средств существования. А вторая проблема, которая его сильно волнует, это когда его лишают свободы. Мы начинаем насильно заталкивать его в определённые рамки, говорим, что делаем это для него, для его же блага. Причём эти рамки не очень удобны для ребёнка, к тому же они далеко не идеальны. Это детские дома, дома-интернаты. Мы все прекрасно знаем, какие там условия. Мы знаем, насколько тяжело живётся там детям. Уже не говоря о том, что в организованных, хорошо обеспеченных военных детских организациях происходят ЧП. И они должны происходить, как это не жестоко звучит, потому что наше общество сегодня к этому располагает. И это проблема самого общества. Мы пытаемся ребёнка обвинить, но он-то ни в чём не виноват. Виноват тот, кто позволил ребёнку выйти на улицу, выйти из семьи, решиться на, казалось бы, с нашей позиции, безнадёжное решение. Но он это делает. И если этот ребёнок завтра пропадёт, то его никто и искать не будет. Следовательно, это очень удобный материал для работы любых закрытых структур – военных или полувоенных. Воспитать из этого ребёнка можно всё что угодно. Ему можно навязать любую идеологию, ему можно привить любое мировоззренческое понимание. Это очень опасно, а таких детей, как я уже говорил, очень много.

Я думаю, что пока ещё подобные структуры не начали работать с такими детьми, нам нужно серьёзно подумать о том, как же наших русских детей устроить так, чтобы им жилось в нашем обществе уютно.

Сегодня положение таково, что человек, которому двенадцать или тринадцать лет, должен думать: где ему сегодня спать, где ему сегодня есть, где и во что ему одеться. Наше общество, и это ужасно, не может себе позволить организовать, хотя бы в Москве, хотя бы одну бесплатную столовую, где беспризорные дети могли бы выпить хотя бы чаю. Нет такого учреждения.

И потом, мы строим такие взаимоотношения, что ребёнок нам не верит. Этот ребёнок не верит власти, не верит различным социальным учреждениям. Единственное, кого они признают, это общественные организации, которые могут с ними поговорить, войти в их среду, помочь в адаптации. Но таких организаций очень мало. Следовательно, эти дети растут, мягко выражаясь, нашими с вами оппонентами. И завтра мы на них положиться не сможем.

Сегодня мы используем по отношению к таким детям методы, которые использовались революционным правительством в 1918 году. Делаются облавы, детей ловят и хватают, а в концовке "сажают". Потому что некуда их больше деть. Скажем, в Москве имеются несколько учреждений на две-три тысячи детей, а их-то гораздо больше. Только по официальным данным их около 23 тысяч, а сколько на самом деле?

Мы должны перестраиваться. Мы с вами должны сказать: "Ребёнок нам равен. Он такой же, как и мы. Он имеет такие же права. Мы должны к нему обращаться уважительно и нежно". Какой бы он не был. Какой бы он нам не казался неприятным своей внешностью, поведением и отношением. Каждый из нас должен подумать об этом.

Я работаю с этими детьми и уверяю вас, что через два-три дня они "отогреваются", при условии, если с ними говорить откровенно, честно, уважительно. Они перестают быть "ершистыми", злобными. У них это всё уходит.

Они очень благодатный материал. Но у нас пока с вами нет единой программы, единой национальной методологии работы с этой категорией детей. Мы их можем упустить, и тогда в России будет большая беда. Нам придётся бороться с результатами их деятельности в нашем обществе.

Я не хотел бы на такой ноте заканчивать своё выступление и хочу сказать, что мы многое уже сделали. Мы вместе переживаем тяжёлые события в нашей стране, которые всё время держат нас в напряжении. Но уже созданы учреждения, пусть их не так много, которые пытаются работать и работают с этими детьми. Они стараются что-то делать. И я уверен, что мы все вместе сможем решить эту тяжелейшую проблему. Благодарю за внимание.