Rambler's Top100 Информационно-публицистический ресурс «НЕТ - НАРКОТИКАМ!» (narkotiki.ru) НЕТ - НАРКОТИКАМ: ХРОНИКА
главное новости по оперативным данным официально закон антинаркотическая реклама фоторепортажи массмедиа здоровье родителям, учителям, психологам мнения экспертов исследования журнал "Наркология" книжная полка о проектепоиск

Наркопожар

02 апреля 2001

Опиум – религия для народа

Затем, я думаю, много пишут о "колумбийской мафии", "нигерийской мафии", "кенийской мафии", чтобы не всплыл спрятанный в лесах Ноябрьск, город газовиков и нефтяников, где в панельной пятиэтажке живут рабочий человек Анна Ивановна Д. (имя я изменил), машинист насосной станции, и ее четырнадцатилетний сын, тихий безответный мальчик. Два года он втайне от матери, исчезая из дома и обманывая, вводит себе в вену ханку (опиум). Как я потом узнал, ханку в город нелегально завозят из Кыргызстана, и у нас еще будет случай проследить новый азиатский путь, таинственный и дерзкий, как Великий шелковый.

Анна Ивановна долго не знала, что происходит с сыном, и терялась в догадках. Из квартиры пропали сто тысяч рублей, следом куртка, обручальное кольцо, она плакала и все не могла поверить. Как-то утром увидела на его предплечье рубец, почти синий, страшно испугалась, но сын быстро надел рубашку, бросив на ходу: ожог! Правда открылась, когда среди ночи он ворвался в ее спальню, согнувшись в три погибели, трясущийся, с пеной на губах: "Мама, я умираю!".

Под утро они отыскали больницу, где за два миллиона рублей (ее месячный заработок два с половиной) сыну сделали переливание крови и кое-как сняли ломку. Колоться он не бросил, на это не хватало сил, даже после того, как один его приятель умер от передозировки, а второй разбился на мотоцикле. У гроба он держал ее под руку и плакал: "Я брошу, мама". У обезумевшей Анны Ивановны как-то вдруг отказали руки и ноги, два месяца лежала неподвижно. Потом соседки допытывались, где она так смешно выкрасила свои молодые волосы – как седая.

– Витя, – спрашиваю я, – много твоих друзей колются?

– Половина класса.

Граждане страны Нарколандии

Ноябрьск (Тюменская область) возник пятнадцать лет назад в ямальской тайге; до ближайших поселений двести, четыреста, шестьсот километров, а ближе кочуют с оленями аборигены. В городе со стотысячным населением дома в пять и девять этажей и редкие в этих широтах газоны, ухоженные и оберегаемые, как в старых английских графствах. Средний возраст населения – двадцать шесть лет, треть из них – дети. Развитая сеть услуг, как в других городах западносибирского нефтегазового комплекса; все с нетерпением ждут открытия психоневрологического диспансера с наркологическим отделением на сорок коек. Тут могут быть очереди: на учете почти три с половиной тысячи употребляющих наркотические вещества.

Витя и его друзья на автобусе едут в предместье ХТПС ("Холмогортрубопроводстрой"); там у покосившихся балков покуривают парни с южным темпераментом и браслетами на запястье; они улыбаются подросткам. Если поблизости нет милиционера, у них можно набить стрелки – узнать место продаж. Поселок знаком многим жителям. Вернувшись после семи дней вахты на буровых, они здесь находят исчезнувших мальчиков и девочек. Парни их колют (подогревают) бесплатно, ничего не требуя. "Попробуй, нештяк!" Всем весело, хорошо; только на третий-четвертый раз, когда новички подсаживаются, когда без укола уже не могут, им называют цену. Подростков теперь ничто не остановит; в поселке Анна Ивановна отыскала свою куртку, но остальное как в воду кануло.

В балке, приютившем Витю, жили мужчины и женщины столь разного возраста, что их можно было принять за родителей и детей. Мальчик не задерживался; приедет с друзьями, купит и сварит ханку, вмажется (сделает укол), и домой. Постояльцы провожают ребят тоскливо и нелюбопытно; живя подолгу вместе, видя друг друга нараспашку и говоря друг другу вздор, опустившиеся, подавленные люди шарят по углам, где можно наткнуться на банку с остатками джема – фрагментом полузабытого прошлого.

Вите, можно сказать, везет; его обошла ВИЧ-инфекция, которую два с половиной года назад стали все чаще находить у наркоманов. Особенно в Краснодарском крае, Калининградской, Нижегородской, Тверской областях. В западных странах, говорят, добровольцы подбирают на улицах использованные шприцы, чтобы их не употребили второй раз; кое-где есть пункты бесплатного обмена шприцев. Но наш балок возможное заражение друг друга – через иглы, шприцы, растворы – волнует так же мало, как скособоченный на полу телевизор. (Потом я спрошу в Минздраве РФ, нельзя ли, пользуясь западным опытом, хотя бы так уменьшить риск заражения ВИЧ-инфекцией. У медиков, ответит мне главный нарколог России В.Егоров, нет на этот счет единого мнения; с одной стороны, общество, уступая наркоманам, как бы признает свое бессилие, но, с другой стороны, если невозможно беду предотвратить, надо хотя бы уменьшить риск. Медики проводят эксперименты в Ярославле и Санкт-Петербурге. "Посмотрим!").

А пока хозяин балка, позванивая браслетом, обеспечивает постояльцев товаром. Его подруга приводит с улицы несовершеннолетних девочек; их сажают на иглу и оставляют в услужении. Одна юная обитательница родила; врачи долго не могли сообразить, почему младенец ничего не сосет, задыхается в крике. Выяснив наконец, откуда мамаша, догадались – у ребенка врожденная наркотическая зависимость; успокоили, введя в слабое тельце наркотик.

Ноябрьск едва ли не лучший из российских городов, если иметь в виду внимание властей к обрушившейся на них беде. Мэр А.Бусалов, отец двоих детей, и опекаемый им комитет по делам семьи и молодежи просто больны возникшей три года назад этой неожиданной для них проблемой. Склонных к наркотическому опьянению за счет города посылают лечиться в крупнейшие клиники, даже за пределами России. Матери подростков, с ними наша Анна Ивановна, вошли в созданную в городе ассоциацию "Будущее без наркотиков".

Ноябрьск – точка на карте обского Севера. Отсюда, как с вышки, просматриваются города, притоны, больницы – вся страна, и пятьсот тысяч состоящих сегодня на учете наркоманов. По оценке экспертов, на самом деле их уже больше двух миллионов, а через пару лет численность возрастет вдвое-втрое. Один наркоман делает наркоманами от восьми до десяти человек.

Не только подростки и молодежь погружаются в виртуальный мир, прячась от действительности; уже немало и пожилых. Во многих регионах, особенно бедствующих, местные власти не слишком обеспокоены наркоманией, предпочитая иметь дело с замкнутыми в себе больными, нежели с шумливыми пьяницами. Наркоманы не толпятся у пивных ларьков, не буйствуют на политических сборищах, не скандируют у здания мэрии обидные выражения. Редко выходя на улицу, подавленные, неразговорчивые, срывающие нервы разве что друг на друге, они для властей, кажется, идеальная модель общества. Какими в старые времена были для градоначальников горемыки в винных лавках. "Али мало было порки, али та наука зря? Ты в царевой монопольке не опасен для царя."

Подобно тому, как после Беловежской пущи мы проснулись в новой стране, мы можем однажды оказаться удобными для аппарата гражданами федеративной республики Нарколандии: безропотными, всем довольными, всех поддерживающими – только дайте вмазаться.

Из барыг в наркобароны

Во всяком случае, на такую страну сегодня работает, ее приближает нелегальный наркобизнес. Одурь внедряется во все слои деградирующего общества, проникает до окраин, добралась, мы видим, до Ноябрьска, до уже пустой квартиры Анны Ивановны.

Больше никого не смешит, как недавно, словечко "наркобарон". Без современной приставки "нарко" баронами в средневековой Европе называли вассалов короля. Теперь у нас так много королей (нефтяных, финансовых, шоу-бизнеса и пр.), что можно представить число вассалов. Немало их занято операциями с наркотиками. В прошлом году раскрыли около двухсот тысяч связанных с этим преступлений, изъяли пятьдесят тонн наркотических веществ. По оценкам, это пять-десять процентов от фактической массы наркотиков, которые сегодня крутятся в России.

Пустое дело искать причину в недогляде властей. Она – в экономике, и у всех на виду. По доходности наркобизнес оставил далеко позади торговлю оружием, банковские аферы, проституцию. Один доллар, вложенный в операции с наркотиками, приносит 12240 долларов (для охотников за опечатками – прописью: двенадцать тысяч двести сорок долларов) – данные ООН.

Вряд ли у колумбийцев, хозяев кокаиновых плантаций, сегодня лучшие условия для бизнеса, чем у российских наркобаронов. Основная часть оборачиваемых в стране наркотиков – растительного происхождения. У нас больше миллиона гектаров под коноплей (сырьем для гашиша и марихуаны). Три года назад правительство решилось выявить и затем уничтожить все незаконные посевы и заросли содержащей наркотики дикорастущей растительности. Плантации в горах Дальнего Востока, юга Сибири, Северного Кавказа, есть и под Москвой. Никто при нашей бедности их не выявляет, а об уничтожении речи нет. Мы разве уважали бы наших предпринимателей, если бы при таких возможностях они не пошли в горы? Умный в горы не ходил только в донаркотические малодоходные времена.

Рынок наркотиков быстрее других отреагировал на появление богатых людей. Не успели собственники сшить смокинги, как наряду с коричневой конопляной кашицей и кустарной вытяжкой из мака (для опустившихся бедолаг) появились дорогие химические вещества. В стране развернулись подпольные предприятия. Милиция уже обезвредила не одну лабораторию; в некоторых использовали оборудование академических институтов. Наркобизнес не надо было уговаривать соединить науку с производством, он оседлал обоих.

Этот бизнес быстрее других последовал рекомендациям рыночников обмениваться услугами и товарами с другими лицами на любых взаимоприемлемых условиях. Массовый обмен происходит в полутьме баров, ресторанов, ночных клубов, где у стойки с напитками, потолкавшись или пошептавшись с официантом, можно получить все, что просит страждущая душа.

На дискотеке не принято появляться пьяным, это неприлично, но быть под кайфом другое дело. Здесь большой выбор колес (таблеток); в ходу экстези, один из самых сильных анфетаминовых наркотиков. Спрос на экстези уравнивает молодых люмпенов и молодую элиту (сегодня 65-80 процентов потребителей наркотиков – дети из высокообеспеченных семей). Когда обвально падает уровень жизни и массы людей теряют жизненные ориентиры, вряд ли где-нибудь в другом месте социально разделенные молодые люди, прикасаясь к запретному, чувствуют равенство.

На радио и телевидении наркобизнес рекламирует медицинские препараты с наркотическим веществом (в том числе кодеином, сильнейшим наркотиком). В рекламных роликах снимаются известные актеры, не ведающие, что творят. Лекарственные средства, которые они держат в руках, способны заставить людей привыкнуть к препаратам, сделать больных, как говорят психиатры, зависимыми. И спрос будет постоянный. От желания назвать эти препараты и их производителей удерживает опасение, как бы любопытные не ринулись в аптеки.

"Отсутствие в стране системы контроля за доходами и осуществлением денежных операций дает возможность российским и иностранным наркогруппировкам не только легализовать крупные капиталы, но и внедриться в экономику страны, использовать преступные доходы для коррумпирования органов власти и управления". Вы можете смеяться, но это положение из федеральной программы борьбы с наркотизмом составлено органами власти и управления.

"Я генерал милиции, а ни дачи, ни машины..."

Об Анне Ивановне из Ноябрьска мы говорим в МВД РФ. По ее словам, адреса торговцев, у которых сын покупал ханку и которых она разыскала, хорошо известны милиции. Многих барыг задерживают, но через пару дней они появляются у своих балков как ни в чем не бывало. Она не ругала милицию – жалела: "Иначе разве проживешь?" Удивляться следует, скорее, тому, как, не имея ни транспорта, ни средств связи, часто на самом деле рискуя жизнью, сотрудники ноябрьской милиции (в отделе по борьбе с наркобизнесом десять человек) в минувшем году задержали сто тридцать восемь наркоторговцев и завели сто девять уголовных дел.

В России задержали за те же дела больше 20 тысяч человек. По прикидкам экспертов, это едва ли не десятая или двадцатая часть фактически торгующих в стране наркотиками. Объемы продаж не уменьшаются; свидетельство тому – стабильные цены.

Генерал-лейтенант В.Сергеев, начальник управления МВД по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, родом из смоленской деревни, за тридцать лет работы в милиции не накопил особого добра ( "Генерал, а ни дачи, ни машины.") и, по его словам, "плачет", когда кто-либо из сотрудников – случаи очень редки – попадается на преступных связях с наркодельцами. На востоке страны задержали двоих; пытались сами сбыть конфискованный наркотик. У них по двое-трое детей, четыре месяца без зарплаты; пришли к ним с обыском – в доме шаром покати. У одного нашелся телевизор российского производства; обоих, конечно, посадили.

На этот фронт страна сумела выставить около 4 тысяч милиционеров – меньше, чем населенных пунктов в стране, и почти вдвое меньше, чем сотрудников в администрации по борьбе с наркотиками Министерства юстиции США (без учета служащих ФБР и полиции штатов). В 1994 году российское правительство, понимая, очевидно, несуразность ситуации, предусмотрело в течение трех лет увеличить число милицейских работников в этой сфере (оперативный состав, следователи, кинологи, эксперты, медики в исправительных учреждениях) на семь тысяч человек. За три года не прибавили ни одного.

В Швейцарии генерал Сергеев спрашивал коллег, почему у них два года выявляется одинаковое число преступлений. Что, больше нет? Есть, говорят, но за эти два года правительство им не прибавило ни людей, ни зарплаты; как одними и теми же силами делать больше?

В Москве наркобизнесу противостоят 200 милиционеров.

Да будь у каждого по вертолету, им все равно не успеть облететь сотни точек на рынках, у входа в гостиницы, в подземных переходах, где кучкуются обросшие люди с бегающими по сторонам глазами. За последние шесть лет наркотизм в столице и области увеличился в четырнадцать раз. Московская милиция торжествует, потому что в Удмуртии, например, только за три года этот показатель возрос в двадцать четыре раза.

На этих днях городская Дума российской столицы приняла в первом чтении закон "О санкциях к организациям и предприятиям, проводящим на территории города Москвы деятельность, способствующую распространению наркомании и токсикомании в городе Москве". Кажется, впервые в стране рождается документ, предусматривающий серьезное наказание владельцев дискотек, ресторанов, ночных клубов, казино, рынков, магазинов, устроителей массовых увеселительных мероприятий, если на их территории окажется группа людей в состоянии наркотического или токсического опьянения. Или кто-то будет наркотики продавать, распространять, употреблять. Владельцы заведений раскошелятся, а если такое повторится, могут быть лишены патентов и лицензий, с ними могут быть расторгнуты договоры, в том числе на право владения или пользования зданиями, сооружениями, земельными участками.

"Я балдею от системы!"

Первые опасные наркотические волны стала гнать на нашу землю треклятая афганская война. Офицеры и солдаты, часть из них, беря грех на душу, мучаясь этим, как могли, снимали напряжение, не отказываясь от средств, в захватываемых кишлаках распространенных. Иные вернулись на родину, уже бессильные остановиться. Не их вина, что пришлось испить ту страшную чашу. Но попадались мерзавцы, отправлявшие на родину мешки гашиша в цинковых гробах.

Второй вал накатился, когда сотни тысяч людей бежали из Таджикистана в Россию. У многих с собой были наркотики. Оставив свои дома и скарб, они в пути и потом на месте за все расплачивались этой единственной при них ценностью, имевшей спрос.

В третий раз поток обрушился из Чечни; сегодня в наркологических клиниках много больных, воевавших на той и другой стороне.

Переломить ситуацию можно было в последние три года, следуя федеральной программе "Комплексные меры противодействия злоупотреблению наркотиками и их незаконному обороту на 1995-1997 гг." Первые умницы министерств ломали голову над защитой населения от навязываемой ему одури. Одной из лучших признали программу международные эксперты. Практически ни один ее пункт не выполнен. На ее осуществление предусматривалось выделить 85,4 миллиарда рублей (по курсу на третий квартал 1994 г.). За эти годы не нашлось ни одной копейки.

Сегодня разработали новую программу, на период 1998-2000 годов. Она потребует 500 млн. рублей (по новому курсу); судя по ситуации, вряд ли ее ждет лучшая участь.

Незаметно для общества наркотические средства становятся предметом торга и противостояния на высших ступенях власти. Схватки вопреки желанию их участников высвечивают действительное место наркотиков в переходный период.

В стенах Федерального собрания продолжается война вокруг закона "О наркотических средствах и психотропных веществах". В центре споров, понятно, оказалась статья, предусматривающая государственную монополию на основные виды деятельности, связанные с оборотом наркотиков. Можно представить, какие силы были вовлечены в противостояние, если Минздрав РФ, раньше вместе с МВД настаивавший на закреплении государственной монополии в этой сфере (в такой редакции закон был принят Государственной думой в феврале 1997 г.), в последний момент изменил свою позицию и стал на сторону Совета Федерации, два месяца спустя отклонившего закон, главным образом из-за несогласия по вопросу о монополии.

– Предприниматели, занятые изготовлением лекарственных средств, предупредили об ухудшении поставок многих видов лекарств для населения, если пройдет вариант, их не устраивающий, и убедили членов Совета Федерации защищать интересы "всех форм собственности". Могущество частного бизнеса в этой сфере все мы почувствовали, наблюдая за одним фармакологическим королем, пожелавшим стать президентом России. Государственная дума уступила Совету Федерации. Согласительная комиссия нашла компромиссные формулировки, но теперь закон не устраивает кого-то в администрации президента.

– "Я балдею от системы." Витя из Ноябрьска, говоря мне эти слова, имел в виду регулярное употребление наркотиков. Но их можно толковать шире. Мы все изумлены – обалдеваем, видя бессилие политических и экономических систем противостоять страшному бедствию, поражающему материки и уже полыхающему в российских домах. Не уверен, что у нас это бедствие исключительно стихийно; немало признаков, указывающих на существование сил, в нем заинтересованных. Эти силы хотели бы построить общество, о котором Ленин сегодня сказал бы – это есть частная собственность плюс наркотизация всей страны.

Как попадает в Ноябрьск ханка из Кыргызстана – второй сюжет.

Гашишные ветры из азиатских окон

Полковник киргизской милиции А.Зеличенко мне рассказывал, как в городке Таласе на киргизско-казахстанской границе его группа накрыла притон с четырьмя наркоманами. В грязной прокуренной комнате, в ворохе тряпья на кровати он увидел худенькую девочку, на вид лет шести: она билась в конвульсиях, на ссохшихся губах пена, она умирала. "Что с ней?" – он бросился к главарю. "Надо вмазать дозу, а то правда сдохнет." Ничего не оставалось, как разрешить сделать девочке укол. Главарь склонился, а вену найти не может, все вены переколоты – видно, девочка на игле не первый год. Наконец, нашел кусочек вены за ухом, выстриг клок волос и ввел иглу. Девочка пришла в себя, ей было на самом деле четырнадцать лет, из них пять провела в притоне. На иглу когда-то посадил отец (сам наркоман). Маленькая рабыня всех обстирывала, обслуживала, как женщина.

Жители Ноябрьска и Таласа вряд ли слышали друг о друге. Огромные пространства разделяют их. Ничего общего, кроме горькой подробности: подростки обоих городов, прежде чем колоться, курили гашиш – пыльцу конопли.

Когда в годы войны в Кыргызстане начинали отводить плантации под коноплю и снопы скошенных высоких стеблей везли на запряженных мулами двуколках на пенько-джутовую фабрику, солдатки ткали брезент, шили мешки, вили веревки, не подозревая, что пыльца конопли скоро сама станет веревки вить из людей. По заказам подпольных предпринимателей на Фрунзенской табачной фабрике выпускали папиросы, примешивая к табаку марихуану. Только с 1965 года Кремль разрешил киргизам перепрофилировать конопляные хозяйства, но было поздно.

Конопляные плантации Иссык-Куля

На Иссык-Куле конопля вовсю растет и сегодня – по обочинам дорог, вдоль каналов, в предгорьях; под коноплей до шестидесяти тысяч гектаров. С июля до первых холодов, когда после дождей и солнца конопля становится жирной, тайно слетаются заготовители, в том числе российские; возможно, сюда добираются и обитатели балка в поселке ХТПС, хотя можно предположить, что они, скорее, перекупают товар где-то на половине пути.

В домиках Тюпского, Ак-Суйского, Токтогульского районов идут переговоры. Крестьянам за спичечный коробок гашиша сулят денег больше, чем сельские учителя получают за месяц. Обе стороны устраивает бартерный обмен: двести спичечных коробков гашиша – автомобиль, шестьдесят – корова, одиннадцать – школьная форма. Если подходящего количества нет, за семьей запишут долг. Только здесь можно на спичках, то есть на спичечных коробках, дом построить.

Для большинства крестьян это не бизнес, а способ выживания. Половина задержанных за незаконные посевы – пенсионеры и неработающие. Бывает, на сбор конопли посылают дряхлую старушку, увидев которую, милиционер, по возрасту ее внук, махнет рукой.

Когда конопля, как тут говорят, набрала, удержаться невозможно, на нелегальные поля выходят всей семьей – кого-то разденут догола, смажут хлопковым маслом, он будет носиться в пронизанных солнцем зарослях, собирая пыльцу на тело. Эта картина прекрасна у Айтматова в "Плахе". Пыльцу соскребут, приготовят гашиш, расфасуют в коробки. Не только на вывоз: гашиш предпочитают две трети местных наркоманов.

Курильщиков гашиша увидишь издали, как в тени карагача они вчетвером-впятером садятся на корточки в кружок. Кто-то начинает кропалить (мельчить гашиш), набивать папиросу, взрывать (прикуривать). А выкурив по очереди, папиросу раскатают и подожгут, чтобы не оставлять следов. Глаза у всех становятся расширенными, во рту сухо, заплетается язык. Курильщик не может переработать поток нахлынувших мыслей, утешая себя тем, что если мыслит, стало быть, еще существует.

Мы вышли из машины. За обочиной шли густые, бархатистые заросли эфедры, тоже наркотика, который еще недавно свозили на фармакологические заводы. Теперь в низине пасутся одинокие наркоманы и ждут наступления темноты кустари-заготовители.

В Кыргызстане, кстати, тоже не дремлет техническая мысль: в обманчиво непривлекательных домиках на приусадебных участках можно встретить настоящие лаборатории, где путем сложных химических превращений получают синтетические наркотики. За четыре года милиция обезвредила сорок четыре подпольные лаборатории. В местах лишения свободы можно укомплектовать специалистами химико-технологический институт. С другой стороны, в институтах подобного профиля немало ученых и лаборантов, по которым плачут места лишения свободы.

Увидев под карагачем молодых людей в высоких войлочных шляпах, я попросил водителя поинтересоваться, можно ли купить гашиш. Он увел одного из них в сторонку и вернулся с информацией, сколько просят за коробок.

Розничной продажей и перевозкой занимаются безработные, подростки, торговки на лотках. Одну женщину, мать одиннадцати детей, задержали с пятнадцатью килограммами гашиша – пыталась провезти в Таджикистан, в названный ей город, хозяину чайханы. "Как же вы, многодетная мать, тащите отраву чужим детям?" – стыдил милиционер. "А кормить моих будешь ты, что ли?!" – задыхалась она. Окажись ее двухдневная миссия успешной, заработка хватило бы на год.

За последние два года в районе горного озера задержали около двухсот приехавших за гашишем коммивояжеров. Задерживают большей частью тех, кто не сумел откупиться. Остальные вывозят товар в самосвалах, груженных картошкой, шифером, листовым железом. Летом здесь стартует великое азиатское авторалли: машины с припрятанным наркотиком бегут наперегонки по степным дорогам Казахстана к городам Дальнего Востока, Сибири, Урала, водители со стажем финишируют в Москве. Запахи киргизского гашиша сегодня витают в 87 точках бывшего СССР.

Вовлеченность в наркобизнес беднейших слоев населения Прииссыккулья вызывает сомнение в скором окончании наркотиковой экспансии.

Торговцы из Ноябрьска, поселка ХТПС, могут перекупать товар в Омске или Новосибирске, но, скорей всего, местом встречи выбирают Тюмень. Здесь начинается полимагистраль: можно возвращаться с товаром автомобильным транспортом, по железной дороге или по воздуху. И хотя повсюду есть таможенные посты, и самый придирчивый – на Карамовском перекрестке, в пятидесяти километрах от поселка, парни с браслетами на запястье, похоже, умеют договариваться не только с таможней, но и с ее собаками.

"Пока я президент, опийного мака у нас не будет!"

Лет тридцать назад в Кыргызстане под опийным маком было семь тысяч гектаров – высевали больше восьмидесяти колхозов и совхозов. Сырец шел на производство морфия, тогда единственного средства, снимавшего боль. Республика давала шестнадцать процентов мирового производства опия – его высочайшая морфийность не имела аналога. Государственные закупочные цены на опий превосходили цены на всю другую сельхозпродукцию: за каждый проданный государству килограмм хозяйствам засчитывали по центнеру якобы сданного ими зерна. До пятидесяти тысяч жителей выходило на маковые плантации надрезать ножами коробочки и соскребать в банки кашицу. В сезон вывозили на плантации все население, как когда-то в России на картошку.

Тогдашний руководитель республики Т.Усубалиев, соратник Хрущева и потом Брежнева, просил Москву освободить его народ от опийного оброка. По его настоянию плантации охраняли 600-700 курсантов милицейских школ России, но им не под силу было помешать перекупщикам – те платили крестьянам в тридцать, в шестьдесят раз больше заготовительных цен. Республика сама все больше наркотизировалась. В июле 1963 года при встрече с удрученным киргизским гостем Анастас Микоян не выдержал: "У тебя есть валюта покупать морфий за границей?.. У меня тоже нет!".

Только в 1974 году Усубалиеву удалось добиться от Москвы запрета на выращивание в республике опийного мака. "Может, это главное, что я сумел сделать для республики?" – то ли утверждает, то ли спрашивает уважаемый в Бишкеке 78-летний человек, почти четверть века бывший здесь на высшем посту.

Маковая эпопея на этом не кончилась. После распада СССР она снова стала овладевать умами, на этот раз влиятельных предпринимателей и политиков, недавно пришедших к власти, опьяненных возможностью быстро сотворить чудо – покрыть землю красными маками, которые превратят Кыргызстан в Гонконг. Эту идею новых киргизов поддержали новые русские, представляя свое место в наркокартеле мирового класса. Пресса оказывала на руководство республики такое давление, словно ожидалось пришествие не мака, а мага.

Международный комитет по контролю наркотиков Организации Объединенных Наций из своей штаб-квартиры в Вене с беспокойством следил, как развиваются киргизские события. Один иссык-кульский начальник уже перевел в Турцию 150 тысяч инвалютных рублей на закупку элитных семян опийного мака. Тогда министр внутренних дел Кыргызстана Ф.Кулов (теперь министр национальной безопасности) обратился к населению: "Если здоровые силы в нашем обществе не возобладают, МВД снимает с себя ответственность за будущее нации".

Ситуацию окончательно переломил президент А.Акаев: "Пока я президент, опийного мака у нас не будет!". На официальном уровне диспуты прекратились, но нелегальный киргизский наркобизнес от идеи не отказался. Крестьяне бывших макосеющих районов, тайно поддерживаемые приезжими дельцами, продолжают мак высевать. Делянки прячут от властей в высоких хлебах, среди болот, в горах. И коммивояжеры пошли навстречу. В былые времена их интересовал лишь затвердевший сок, сегодня они закупают стебли с корнями, варят "черняшку" – средство не такое сильное, но все же утешение малоимущих, кому недоступен дорогой кайф.

В позапрошлом году в республике изъяли восемьсот килограммов незаконно выращенного опия, в прошлом – не меньше, но это малая часть фактического производства наркотика, идущего в том числе на российские рынки. Задержанный в последние три года опий по рыночным ценам тянет на два миллиона долларов. Бизнес такими потерями не устрашишь, он ворочает суммами на порядок выше. Опийная лихорадка продолжает трясти районы Иссык-Куля, Чуйской долины.

Чтобы остановить наркотическую реку на дальних подступах, Франция и Великобритания участвуют в международных проектах для Кыргызстана; по их подсчетам, это экономически выгодно. Сократятся затраты на лечение будущих больных. Россия, куда идут две трети (по другим оценкам, 90%) киргизского опия, в этих проектах не участвует. Полковник Зеличенко, теперь международный координатор антинаркотиковой программы ООН "Ошский узел": "В Москве на уровне практиков все за совместные действия. Когда требуется политическое решение – все гаснет".

Метод стекольщика Чарли

"Клиника и профилактика гашишизма" – называлась докторская диссертация А.Дурандиной. Защищенная во Фрунзе (Бишкеке) в 1969 году, эта фундаментальная работа больше четверти века оставалась засекреченной. Тем не менее она подняла республику на уровень серьезных центров наркологии. Здесь возникает собственная школа лечения. Как не вспомнить грустного стекольщика Чарли из старого чаплинского фильма. Стекольщик бредет по безлюдной улице с юным спутником, мальчишка разбивает окна домов, а его безработный друг предлагает услуги.

Наркотизация киргизского населения растет: пять лет назад на сто тысяч человек приходилось около четырех наркоманов, сегодня – больше двадцати. Особенно много подростков. Через пять лет вся молодежь может быть вовлечена в наркоманию, считает Л.Лобунец, заместитель главного врача Республиканского наркологического центра. По бедности здесь принимают больных с их лекарствами. Нагрузка на врача – до тридцати человек, заработная плата эквивалентна двадцати пяти долларам в месяц. Здесь лечатся малоимущие "забытые киргизы". В республике больше половины населения – бедняки. В этих условиях власти пошли на создание Подросткового консультативного профилактического центра; его методики, по заключению специалистов ООН, не имеют аналогов в Европе. Оборудованием помогает Фонд "Сорос-Кыргызстан".

Вероятно, местным властям, как это бывает, знакомо чувство ревности к частной медицине, которая побогаче и оснащена лучше государственной. Но в Бишкеке ей не мешают, стараются не мешать, придерживаясь мудрости соседей-китайцев: пусть расцветают сто цветов.

Россияне записываются в очередь в Медицинский центр Д.Назаралиева, где запатентовали собственный подход к изменению сознания алкоголиков и наркоманов. Здесь полностью освобождают человека от навязчивых мыслей, с которыми он пришел. Один врач ведет от трех до четырех больных, на лечение принимают только с близким родственником, в исключительных случаях – с другом. На базе центра проходят школу киргизские психиатры, повышающие квалификацию при столичном институте усовершенствования врачей. Среди пациентов бишкекских наркологов – граждане США, Германии, Греции, которым не могли помочь в лучших клиниках мира. Вокруг центра кипит немало страстей, но, как сказал мне президент А.Акаев, "здесь лечат эффективно, а это главное".

В центре я разыскал наконец посланников Ноябрьска – Витю и его маму. Мэрия города организовала и оплатила их месячную поездку в Кыргызстан. Анна Ивановна поражена изменениями: впервые за последние годы на лице сына появилась улыбка и она услышала его связную, разумную речь. "Посмотрите, другой человек!" Бишкек сблизил сына и мать. Она не замечает, как вместе с ним сама возрождается к жизни. Когда мы встретились у них в двухместной палате, они готовились к возвращению в Ноябрьск, уверенные, что все у них будет хорошо. Опасность есть – пока половина школьных друзей продолжает колоться, матери еще долго не знать покоя.

В соседней палате мать и взрослая дочь из Красноярска – опасаясь срыва, они решили после курса лечения продать дом, переехать в другой город.

Обходя палаты, знакомлюсь с Николаем Д. из Мирного. Курить гашиш начал с пятнадцати лет в Находкинском мореходном училище – предложили старшекурсники. "Вытри сопли и будь мужчиной!". Скоро появились шприцы. Из мореходки выгнали, служил в армии (не прекращая колоться), после оказался в Кемерове. Там во всех огородах рос мак; едешь на трамвае до конечной остановки, с любой бабкой договоришься, сорвешь пару стеблей с головками. А в годы перестройки за опиумом не надо было ездить, приходи на точку и покупай. Теперь все мысли о собственном сыне – он скоро будет в том возрасте, когда отец начинал. "Я не знаю, что сделаю с ним и с собой, если пойдет моей дорогой".

Крутятся слишком большие деньги. Если человек раз попробовал – будет употреблять; хоть раз продаст – будет торговать всегда. Он взял сына за руку и повел по притонам: в грязь, в нищету, в вонючий дым, на свалку полуживых людей, скорее, животных. Парень долго не мог прийти в себя. "Надеюсь, его туда больше не потянет".

Открытие генерала Мамеева

У генерала А.Мамеева, главы комиссии по контролю наркотиков при правительстве Кыргызстана, я видел видеозапись допроса наркокурьеров, задержанных на дорогах, в том числе ведущих в Россию. Мужчины и женщины, пойманные с "товаром", чаще всего не знают конечного пункта назначения – им бы запомнить место промежуточной передачи и с заработком вернуться. Ориентация спецслужб на количественные показатели оставляет в стороне организаторов этого бизнеса. Они руководят из подполья, соблюдая конспирацию, подставляя под аресты мелких курьеров и торговцев.

Воротилам рынка наркотиков было бы трудно планировать операции на пространствах соседних республик без покровительства сообщников из местной администрации, правоохранительных органов. Проработка операций, их вариантов сделала бы, я думаю, честь выпускникам военных академий. Интересно, размышляет генерал, откуда у некоторых сотрудников, поставленных бороться с контрабандистами, появились дорогостоящие дома, богатые дачи, импортные машины.

Действительно, интересно.

В отличие от других, с такой же детской непосредственностью задающих самим себе этот мировой вопрос, генерал Мамеев в конце концов подобрался к сути дела. И доложил ее Совету безопасности Кыргызстана: "Возникла угроза роста коррумпированности государственных служащих и сотрудников правоохранительных структур, их возможного объединения с представителями криминального мира. Возможна дестабилизация обстановки и провоцирование разного рода конфликтов внутри республики".

Об этом открыто говорят жители Кыргызстана, наблюдая, как в преступную деятельность вовлекаются должностные лица, внешне обаятельные, но малосимпатичные с точки зрения Уголовного кодекса. Наркотики – гарантия, ну почти гарантия, скорых, огромных, необлагаемых доходов, дьявольское искушение, устоять перед которым не каждому столоначальнику хватит достоинства. Вот и бежит по дороге неприметный самосвал с подозрительно наваленным доверху шифером или овощами, а путь прокладывает легковушка, перед которой вытягиваются по струнке посты и очумело взлетают шлагбаумы.

В Бишкеке я обошел многие ведомства, которые имеют отношение к наркомании. Был у президента, в парламенте, в правительственных структурах, в том числе в министерстве здравоохранения, в клиниках, в представительствах международных организаций, и пришел к мысли, что людей, проблемой озабоченных, достаточно, а возможностей перекрыть поток наркотиков из обнищалого Кыргызстана в обнищалую Россию сегодня нет. "Ну как нам контролировать дороги и тропы, когда на всю республику у меня два вертолета, да и им не хватает горючего", – говорил А.Акаев. На вопрос, не могут ли помочь военно-воздушные силы Российской армии, президент развел руками и улыбнулся, как бы говоря: ну сами подумайте.

Проблема, если разобраться, еще и в общей ситуации, как она сложилась в Центральной Азии. Когда кончится наконец противостояние среди соседей-таджиков, не будет нужды закупать оружие, и беженцы вернутся в свои дома, и люди снова начнут с восходом солнца, прикрыв макушку тюбетейкой, выходить в поле с кетменем в руках, не питая друг к другу зла, тогда, возможно, начнет мелеть наркотическая река. Мы все связаны культурно-историческими потоками. Успокоение не может прийти в Ноябрьск, в дом Анны Ивановны, раньше, чем успокоится Таджикистан.

До сих пор мне казалось, что именно Кыргызстан едва ли не главный на Востоке поставщик наркотиков в Россию. Бишкекцы обиделись: в обороте очень мало собственно киргизских наркотиков. Основной товар – из Пакистана и Афганистана, его переправляют через таджикскую пограничную реку Пяндж. Машинами, навьюченными лошадьми, в мешках за спинами тащат через Таджикистан или по Памирскому тракту через Кыргызстан до России. Всему начало – Пяндж, говорили мне, там горы наркотиков, оттуда все беды.

Путешествие героина из Афганистана в Москву

"Одуревающий, наводящий оцепенение, притупляющий сознание и чувства", – определял В.Даль в "Толковом словаре" (1863-1866) тогда не вполне привычное слово "наркотический", вряд ли предчувствуя, как на исходе следующего столетия выражаемые этим словом несчастья обрушатся на россиян. По горным тропам, где скрипели повозки Тамерлана, по нетающему снегу в горах идут караваны с запретным грузом на север. Часть груза, может быть, главную, оставляют на афгано-таджикской границе у Пянджа.

Афганистан и Пакистан высокоразвитыми не назовешь, но именно здесь подпольные химические лаборатории, хорошо оборудованные, для переработки опия-сырца в героин; из десяти килограммов вязкой смолы – килограмм порошка. Груз переправляют глухими ночами на надувных автомобильных баллонах. Устроившись сверху, укрепив баллоны легкими тыквами, контрабандисты гребут короткими деревянными лопатками с афганского берега на таджикский, где лежит Хорог – столица Горно-Бадахшанской автономной области.

На бадахшанском рынке цена героина колеблется от пяти до семи тысяч долларов за килограмм. Если контрабандистам удастся пройти 740 верст по Памирскому тракту до киргизского города Ош, они получат за килограмм двадцать пять тысяч. В Бишкеке цена до сорока тысяч. А кто доберется до Москвы, может взять за килограмм до ста тысяч долларов.

В прошлом году на пограничных постах Кыргызстана и Таджикистана задержали, не пропустили в Россию 22 килограмма героина. Сколько нагруженных товаром ходоков все-таки попадают в столицу и как им удается распродавать пакетики в самых разных местах, в том числе в двух шагах от Лубянской площади, почти напротив Федеральной службы безопасности, – наша национальная загадка.

Граница не на замке

В Федеральной пограничной службе в Москве немало удивились, как корреспондент "Известий" мог попасть в пограничную зону без ее ведома. Я сохраню до поры свою маленькую тайну; поступи я иначе, почти не было бы шанса увидеть обстановку глазами не пограничников, а самих памирцев, жителей Горного Бадахшана.

Красивые памирки в цветастых шароварах и ярких грубошерстных носках, перебросив за спину толстые косы и прикрыв головы, спускаются к Пянджу, такому в этих местах узкому, что, подойдя к воде, я перебросил гальку в соседнее государство. По обоим берегам живут люди одного языка, обычаев, вероисповедания; многие состоят в родстве; иногда через реку переговариваются – перекрикиваются.

С началом войны в Таджикистане, когда был взорван мост на дороге Хорог-Душанбе, памирцы оказались в полной изоляции. Остановились все предприятия, опустел когда-то знаменитый восточный базар, жизнь замерла. Часть молодых людей вошли в отряды самообороны, верные таджикской оппозиции. Они отлично вооружены; разумеется, благодаря операциям с наркотиками. Они-то и есть бурлаки наркотической реки. В городе, по их словам, у них нормальные отношения с российскими пограничниками, они знакомы, как все в небольшом поселении, и при случае выручают друг друга. Когда афганские моджахеды взяли в плен и переправили на свой берег восемь российских пограничников, бойцы отряда самообороны покойного Алеша Аембекова (легендарного Горбуна) по просьбе погранотряда договорились с моджахедами, переплыли на другой берег и на тех же надутых баллонах, которые бывали с "товаром", на этот раз вернули обратно пограничников.

Говорят, афганцы направляют наркотики в Россию расчетливо и дальновидно, совершая за все, что с ними сделали, "акт возмездия". На самом деле, и памирцы это знают, на обоих берегах Пянджа верх берет чисто коммерческий интерес. Из Хорога через Пяндж афганцам переправляют продукты питания, одежду, обувь; в обратный путь идет "товар". За перенос даже небольшого груза от реки на тридцать-сорок километров, то есть за полтора или два часа, можно получить половину месячной зарплаты бадахшанского прокурора. В операциях с наркотиками, говорили мне, так или иначе участвует каждый пятый житель Горно-Бадахшанской автономной области.

В последние годы удалось немного сбить волну наркотиков с афганского берега. Это сумел сделать один совершенно не вооруженный человек.

Его Высочество Шах Ага Хан IV, глава (Имам) исмаилитов мира (их 25 млн.) – выпускник Гарвардского университета, кавалер ордена Почетного легиона Франции (орден ему вручал Миттеран). Один из самых богатых людей, он через свои фонды, созданные под эгидой Организации Объединенных Наций, финансирует крупные социальные программы в странах Азии и Африки. С 1992 года Фонд Ага Хана в Швейцарии бесплатно снабжает Горный Бадахшан, каждого жителя области, независимо от того, исмаилит ли он или исповедует другую религию, – хлебом, маслом, сахаром, крупами. Я не встречал в Хороге ни одного дома, где бы после трапезы семья не обращала благодарный взор к его портрету.

В 1995 году Ага Хан прибыл в Горный Бадахшан, сопровождаемый президентом Таджикистана. После встреч с населением Имам пригласил к себе командиров отрядов самообороны и сказал простые слова. Не убивайте друг друга, простите каждому прежние поступки, оставьте наркобизнес. Как говорил мне потом Талибек Аембеков, младший брат покойного Горбуна, взявший на себя руководство его отрядом, самым крупным в Хороге, он и его бойцы с тех пор не прикасаются к наркотикам; воля Имама свята.

– Кого же ловят пограничники? – удивился я.

– В каждой семье свои уроды. Так у вас говорят?

И "крыша мира" поехала

В семье группы погранвойск РФ в Таджикистане тоже не без урода. Писать об этом нелегко, потому что у народов Памира традиционно дружеское отношение к России и ее пограничникам. И сегодня памирские женщины, как двадцать, как пятьдесят лет назад, несут на заставы лепешки и овощи. Образованные люди (в СССР памирцы выходили на первые места по числу специалистов с высшим образованием относительно всего населения), они работают, многие из них как вольнонаемные, в Хорогском, Мургабском, Ишкашимском и других российских погранотрядах.

По словам памирцев, что-то с пограничниками стало происходить, когда в их ряды влились контрактники; эти на удаленных от города постах могут держать машину, трепать людям нервы, вымогая деньги или водку. В последнее время на постах все чаще замечают появление не вполне трезвых офицеров, чьи приказы солдатам могут иметь опасные последствия. Я бы недоверчиво отнесся к рассказам, если бы не слышал об этом от многих, в том числе от представителей официальной власти Горного Бадахшана, от сотрудников правоохранительных органов.

"Когда будете писать о пограничниках, я прошу об одном – не навредить", – скажет мне потом в Москве генерал-полковник А.Кожевников, заместитель директора Федеральной пограничной службы, с которым я поделюсь памирскими впечатлениями. Думаю, я правильно понял просьбу руководства ФПС: не навредить – значит не умалчивать.

В областном суде Горного Бадахшана мне показали уголовное дело Сергея Б., служившего по контракту в воинской части 2111 группы погранвойск РФ в Таджикистане на должности командира отделения инженерно-саперного взвода в селе Калай-Хум Дарвазского района. В общежитии он обменял у рядового контрактника Олега К. свою гражданскую одежду на 980 граммов опия. Целлофановый мешочек под чинарой закопал за складом горюче-смазочных материалов. В мае 1997 года его уволили за пьянство; он выкопал из тайника сверток, спрятал в вещмешок и отправился на летное поле к вертолету. При личном досмотре дарвазская милиция и таможня обнаружили контрабанду. Учитывая, что у него двое детей, областной суд Горного Бадахшана определил ему меру наказания ниже низшего предела – четыре года лишения свободы.

У областного суда свои трудности. Пограничники задержали гражданина М., с "веществом, похожим на наркотическое, со специфическим запахом" весом 40,6 килограмма. Следственным органам передали "вещественных доказательств" 300 граммов; остальное, по их словам, уничтожили. Но суд не может судить человека за 40,6 килограмма, если предъявлено 300 граммов. Согласно статье 78 УПК Республики Таджикистан, вещественные доказательства должны храниться до вступления приговора в законную силу; их дальнейшую судьбу определяет суд. "Российские пограничники не уважают наши законы, я вынесу частное определение и пошлю в Москву руководству ФПС", – чуть не плачет председатель областного суда Мородбегим Ширинджанова, сорокалетняя памирка, мать четверых детей. У нее самые близкие друзья – россияне. В ее кабинет, никем не охраняемый, врываются родственники осужденных, бросаются с кулаками, опрокидывают на нее столы. Она седеет, но не сдается.

Пограничники уничтожают наркотики, следуя внутриведомственной инструкции, из опасения, как бы задержанное, переданное местной власти, снова не попало в коммерческий оборот. Памирцы, в свою очередь, подозревают пограничников: наркотики, возможно, не уничтожаются, а военными вертолетами и самолетами идут в Россию. Взаимного недоверия было бы меньше, когда бы первые лица ФПС и Таджикистана привели в соответствие противоречащие одно другому руководства к действию. А пока трудно объяснить памирцам, почему дружественные им российские пограничники нарушают законы их страны.

50 000 долларов за поворот головы в сторону

На попутных машинах еду по Памирскому тракту из Хорога в Ош. Дорога пробита в 30-е годы по отвесным склонам, над которыми нависли вершины снежных громад. За двое суток пути нужно остановиться по меньшей мере у пятнадцати шлагбаумов: пограничники, таможенники, милиция, национальная безопасность. Шлагбаумы открывают, не мешкая, перед машинами с высокопоставленными людьми, хотя именно в такой машине недавно провезли два килограмма героина, потом задержанного в Новосибирске. Почти у каждого шлагбаума проверяющие выпрашивают у водителей бензин или что другое. За провоз крупной партии "товара" наркокурьеры предлагают на постах от двадцати до пятидесяти тысяч долларов. "Тебе ничего не надо делать, только на секунду отвернись", – смеются пограничники. Соблазн велик, но я не слышал, чтобы кто-либо из пограничников позарился.

На 285-м километре трассы пост Жаман-Тал. По склонам гор яки и овцы на снежных прогалинах щиплют сухую траву. Пограничники рассказывают, как при отказах сотрудничать с перевозчиками наркотиков они слышат нешуточные угрозы. Одному молодому офицеру, с которым наркодельцы безуспешно вели разговор о пропуске ожидаемого "товара", бросили на стол фотографию его маленькой дочери, жившей с матерью в Краснодарском крае. "Не пропустишь – живой не увидишь.". Он не пропустил, но место службы пришлось сменить.

Первый на пути крупный кишлак – Мургаб, лежит на высоте свыше четырех тысяч километров. У подножия горы пограничный отряд, он несет охрану государственной границы с Китаем и на тракте имеет посты для проверки документов и досмотра автомашин. На счету отряда много задержанных наркотиков.

В кишлаке торгуют наркотиками многие – на базаре, у заправочной станции, возле саманных жилищ. Мальчишки десяти-одиннадцати лет, поглядывая, нет ли поблизости российских офицеров, почти открыто предлагают расфасованный на мелкие части "товар".

К нашей машине подошли молодые мургабцы: "Товар надо?" "А сколько у тебя?" – спрашиваю я. "Могу восемь килограммов.". В кишлаке есть милиция, служба национальной безопасности, районная власть, но наркобизнесу они не опасны; здесь люди знают друг друга, многие состоят в родстве.

Самый серьезный досмотр будет на 540-м километре, на посту Сары-Таш (Алайский район Ошской области). Трое-четверо пограничников начнут внимательно разглядывать бензобак, карданный вал, радиатор – нет ли следов спайки. Наркотики монтируют в автомобильные колеса, опускают в потайной люк в бензобаке, даже на днища заполненных горючим автоцистерн. Пограничники надевают защитную одежду, спускаются в глубь цистерны, по грудь в бензине, шарят руками по дну.

Кое-где постам помогают собаки, натасканные на наркотики. Обычно они хорошо работают три-четыре года. Но не на Памире – на высоте четырех тысяч километров, когда не хватает кислорода и трудно дышать, собаки долго не выдерживают, нанюхиваются, тупеют, сами как бы становятся наркоманами.

Зная посты, с которыми точно не договориться, хозяева груза останавливают машину за пять-десять километров до шлагбаума, взваливают рюкзаки с "товаром" за плечи и группами три-четыре человека идут по горным тропам, по колено в снегу, пока не обойдут пост и не выйдут на условленное безлюдное место, где их поджидает прошедшая досмотр машина. Пограничникам известны эти уловки, они преследуют контрабандистов, но обнаружить их удается не каждый раз. Транспорта нет – все на ногах.

Иногда контрабандисты группой до десяти человек продвигаются от Хорога или Мургаба тропами на север, несут на себе двадцать-тридцать килограммов опия-сырца. Кто ведет навьюченных лошадей, берет груза двести-триста килограммов. Идут вдоль рек и через труднодоступные перевалы.

Получив информацию, пограничники на машине добираются до определенной точки, а дальше пешком. Иногда преследуют по двое-трое суток, ночуя в снегу, прячась в камнях от ветра. Обнаружив контрабандистов, берут их на тропе. Иногда контрабандисты, заметив наряд, прячут "товар" и оружие в камни и поворачивают назад. У них тоже разведка, они оснащены современными средствами связи. Пограничники даже в штабе отряда крутят ручки телефонных аппаратов, доставшихся им, похоже, от времен гражданской войны.

Иногда пограничный наряд находит трупы замерзших, контрабандисты лежат, занесенные снегом на тропе, обняв руками мешок со смерзшимся товаром.

Пограничники уверены, что на крупные партии наркотиков поступает заказ и их прохождение контролируется. Однажды, рассказывали мне, у контрабандистов взяли около трехсот килограммов опия. По словам задержанных, груз предназначался для Амстердама – там его ждали через два дня. Видимо, груз был заранее оплачен, задержка этой партии неминуемо должна была вызвать вторую попытку. И точно. Месяц спустя был задержан груз такого же веса.

– Стало быть, весь последующий путь у них обеспечен прикрытием, – говорит на трассе майор П.

– Кто же их прикрывает?

– Спросите в Москве!

На исходе вторых суток въезжаем в древний киргизский город Ош. Здесь расскажут, что после пятнадцати проверок на Памирском тракте в город каждый день все-таки попадает до ста килограммов наркотиков. Отсюда машины выйдут на дороги Казахстана и дальше – до восточных районов России. Из Оша можно лететь в Москву.

В Домодедово, говорил мне майор П., он сам видел, как из самолета спустился по трапу мужик с чемоданчиком, прошел погранконтроль и таможню, на выходе из аэровокзала встретился с поджидавшим его другим мужиком. Они обменялись чемоданчиками, и первый вернулся к стойке оформлять билет на обратный рейс. "Это все не боссы – курьеры. Но кто боссы?".

Далеко ли нам до Колумбии?

Наркотический бум в России падает на времена, последовавшие сразу после развала СССР. Пограничники, в особенности на южных границах, на территории других республик, пребывали в растерянности. Границы приоткрылись. Трудно отделаться от наблюдения, что именно в начале девяностых годов в России стал набирать силу охвативший сегодня страну наркобизнес. Вряд ли он принял бы такие масштабы, если бы у нас, как это происходит в других странах, с ним не были связаны люди, имеющие в стране реальную власть.

Наркомафия, известно, в ряде государств контролирует правительства, и кто может знать, какие у нее притязания в России. Пишу, а у меня перед глазами трясущаяся голова Вити из Ноябрьска, каким я увидел его в первый раз: расширенные зрачки, беспомощное тело, жаждущее еще одной иглы. Не нужно думать, что, если кто-то отвозит ребенка в школу на автомобиле и забирает обратно, то он может быть спокоен. В клиниках я встретил тайно лечащихся там детей высших должностных лиц и бизнесменов, имена которых известны. Они все могут, а тут при всей их власти, связях, деньгах – бессильны.

Чтобы потушить полыхающий в России наркопожар, нужны три условия:

Во-первых, политическая воля главы государства; при президенте США есть специальная группа людей, занятых борьбой с наркотиками, независимая от всех других структур и имеющая прямой выход на президента. Президент должен получать объективную информацию из первых рук и реагировать, используя всю полноту власти.

Во-вторых, охрана границ, через которые проникают наркотики; пограничники, милиция, таможенники, люди в большинстве своем добросовестные, не могут выполнять долг, не имея технических средств, хотя бы на уровне тех, которыми оснащены контрабандисты.

В-третьих, борьба с коррупцией, обеспечивающей безопасность наркобизнеса, возможность нелегальных махинаций, принятие законов, усугубляющих драму сегодняшнего дня.

Маловероятно, чтобы в складывающейся политической ситуации эти меры удалось реализовать в полном объеме. Ситуацию с наркотиками в новом году можно попытаться спрогнозировать. Их оборот скорее всего не уменьшится. В преддверии грядущих предвыборных кампаний власти подготовят связанные с наркотизацией страны важные решения, реализовать которые, и они это знают, будет практически невозможно. Правоохранительные, пограничные, таможенные службы будут по-прежнему рапортовать о "задержаниях", иногда крупных, не столько демонстрируя усердие, сколько используя эту возможность для давления на финансовые органы, чтобы выколачивать недостающие средства. Вряд ли скоро мы узнаем, кто в высших эшелонах власти обеспечивает безопасность российского наркобизнеса и транзита наркотиков через Россию в Европу.

А пока на афганском берегу скопилось и ждет отправки, по преимуществу в Россию, около двух тонн героина и полторы тысячи тонн опия-сырца. Все упаковано, дело за переправой.

МОСКВА-БИШКЕК-ХОРОГ-МУРГАБ-ОШ

Способна ли генная инженерия модифицировать наркополитику?

Мы стоим на пороге научных достижений, способных поставить под вопрос саму идеологию прогибиционизма в области контроля за оборотом наркотиков и психотропных веществ.

Лифт в подвал. Интервью с Николаем Валуевым

"Я прививаю детям тот образ жизни, который был у меня в их возрасте: я был постоянно чем-то занят, и у меня просто не оставалось времени на вредные привычки. Нужно быть всегда при деле: многие проблемы - от праздного образа жизни..."

Кокаин был проклятием нашей молодости

Статья посвящена сравнительно мало изученному историческому факту – влиянию Первой мировой войны на расширение немедицинского потребления наркотических средств в России и странах Запада...

Как сходит с ума Россия: конопля, "спайс", "веселящий газ"...

О реальных последствиях потребления наркотиков для психического и телесного здоровья потребителей, а также социального здоровья России – в материале к.м.н., врача психиатра-нарколога Николая Каклюгина.

Афганистан превращается в крупнейшего мирового производителя наркотиков

Через год после появления в Афганистане иностранных войск во главе с США некоторые страны с тревогой начали говорить о расширении площадей посевов под наркокультурами и росте объемов контрабанды героина...

Аналитические технологии против "дизайнерских наркотиков"

Agilent Technologies является мировым лидером в области лабораторного оборудования, которое используется, в том числе, в области токсикологии, судебно-медицинских и допинговых исследованиях.

Грустные последствия использования "веселящего газа"

В последнее время в крупных городах России участились случаи употребления в молодежной среде с немедицинскими целями закиси азота или "веселящего газа"...

Московский
научно-практический
центр наркологии

Российская
наркологическая
лига

Государственная программа РФ "Противодействие незаконному обороту наркотиков"

Настоящий ресурс может содержать материалы 18+
Информационно-публицистический сайт "Нет - наркотикам" © 2001-2024 ООО "Независимость" contact@narkotiki.ru
Cвидетельство о регистрации СМИ Эл №ФС77-35683 выдано
Федеральной службой по надзору в сфере связи и массовых коммуникаций

Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru Яндекс цитирования